Проклятые вечностью
Шрифт:
Отдаленно чертог старейшин, сокрытый за этими дверями, напоминал тронный зал средневекового замка. Высокие темные стены, увешанные гербовыми штандартами с изображением летучих мышей, массивная мебель из черного дуба, стоявшая у стен и, разумеется, доспехи, без которых, очевидно не должна была обходиться приемная ни одного уважающего себя аристократа. Глупое клише, заставившее охотника иронично усмехнуться. В самом центре на каменном постаменте стоял деревянный трон, обшитый красным бархатом, на котором, в окружении стражи восседал глава клана.
— Я рад, что ты к нам вернулась, дитя! — одарив Селин тёплой улыбкой, с которой отец радуется возвращению дочери, проговорил Виктор.
— И я рада, что смогла найти Вас. В особняке…
Старейшина
— Об этом позже. Эти печальные события расстроили всех нас. Наши враги не дремлют. Что задержало тебя в пути?
— Я уже дала подробный отчет Крэйвену, — кротко, как голубка, произнесла она. Глядя на Селин сейчас, Гэбриэл не узнавал ту воинственную девушку, сумевшую практически голыми руками убить нескольких оборотней. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, с каким уважением и непогрешимым доверием она смотрит на Виктора.
— Что ж, тогда расскажи мне о своем известном пленнике, хотя, я думаю, он не нуждается в представлении! Слава опередила Вас, господин Ван Хелсинг! Чем наша скромная деятельность и непримечательное бытие привлекли внимание Святого Ордена? — с легкой издевкой произнес старейшина, исподлобья посматривая на охотника.
— О, поверьте, как Вы сами сказали, Вы столь неприметны, что Рим пока не видит в Вас большой опасности. Признаюсь, я охотился на другого зверя, покрупнее и поизвестнее, — в тон ему отозвался Ван Хелсинг, осматривая зал.
— Не смей стоять, когда говоришь со старейшиной! — прорычала Селин, ударив его по внутренней стороне коленной чашечки. Издав рычащий стон, охотник упал на одно колено, стараясь совладать с пронзительной болью и раздражением, пробудившем в нем звериные инстинкты.
— Поаккуратней, я планирую уйти отсюда на своих ногах, — прошипел он.
— Боюсь, ты покинешь это место только ногами вперед, — отозвалась Селин, прекрасно справляясь со своей новой ролью.
— Довольно, — прервал их перепалку Виктор, явно позабавленный этой сценой. — Признаюсь, мне куда интересней то, что здесь потерял великий охотник?
— Я же сказал, ищу другого зверя, покрупнее и поопасней! Ужель у вампиров с возрастом пропадает и слух?
— Неужто этот зверь так наследил, что привел сюда служителя Церкви?! Теряет хватку наш великий граф.
— Он получил проклятие оборотня от одного из волков Дракулы! — произнесла вампирша.
— Даже так?! — рассмеялся Виктор. — Господь — великий комедиант, какая богатая фантазия. Даже верных слуг он подвергает этим пыткам. Нет ничего удивительного в том, что тьма постепенно окутывает этот мир, так скоро и бороться с ней будет некому! И я так понимаю, охотник желает покончить со своим господином?
— Было такое намерение! — прорычал Ван Хелсинг, сверкнув глазами. — Кто-то же это должен сделать, раз весь ваш клан в полном составе боится подойти к сыну Сатаны!
— Сколько пафоса, сколько возвышенных речей! Видимо, всех слуг Церкви учат красноречию, а вот дипломатия явно хромает. С чего ты решил, что твой хозяин здесь?
— Насколько я помню, в Европе нет рабства! А значит, я свободен.
— И все же?
— Я думаю, всех оборотней с Дракулой связывает некая связь. Они чувствуют своего господина, — произнесла Селин.
— Весьма занятно! Что ж, я слышал, что оборотни графа значительно отличаются от тех, с которыми мы привыкли иметь дело. Посмотрим, так ли великий вампир силен, как говорят. Бросьте его к нашим гостям, посмотрим, что из этого получится. Может, не так уж и сложно будет забрать у него кровь, — брезгливо бросил Виктор, одарив охотника презрительной усмешкой.
В ту же секунду из-за огромных колонн, окруживших зал подобно каменным стражам, появились девять сокрытых в длиннополых плащах силуэтов. Лишенные сущностей высшие убийцы Теней, бессмертные палачи, чьи тела стали прибежищем тем, чьи души сумели выбраться из
— Постойте! — окликнул их Виктор, поднимаясь со своего трона. — Пора и мне навестить наших пленников, я думаю, они уже заждались меня и готовы к переговорам.
========== Любовь или долг ==========
В серебряной тюрьме Анна перенесла все страдания, которые могут перенести узники, попавшие в преисподнюю и забытые там, в одном из темных подземелий. Шаткое перемирие, заключенное с вампиром, принесло лишь временное облегчение, но сводивший с ума голод разрушал все мосты и вновь ввергал ее бездну страха и боли. Она страдала от каждой минуты, проведенной в этом беспробудном мраке, и поэтому начинала считать каждый час этого вынужденного плена за день, а день за год, абсолютно утратив ощущение времени. Граф, как мог, пытался отвлечь ее от тяжких мыслей, рассказывая некоторые небылицы из своей смертной жизни, но в эти моменты внимание девушки было рассеянным, а иной раз и вовсе отсутствующим, ибо принцесса, не привыкшая к подобным лишениям, начинала чувствовать себя погребенной в этих мрачных стенах, лишенных малейшего проблеска света, будто в сырой могиле. Порой казалось, что она уходила в себя настолько, что просто не слышала его, устремив пустой взгляд на холодную стену. Тогда граф просто прижимал девушку к своей груди, проникая в ее сознание, стараясь утихомирить ее мысли. Но с каждым разом делать это становилось все сложнее, ибо находящееся в преддверии безумия сознание выстраивало перед ним непроходимую стену, сломать которую он не решался, опасаясь ввергнуть несчастную еще в большую пучину отчаяния, ибо унесенный в вымышленный мир рассудок мог не вынести столкновения с жестокой реальностью.
К несчастью, их не посещали тюремщики, поэтому выторговать некоторые привилегии, положенные именитым узникам, не представлялось возможным. Даже крысы, облюбовавшие эту камеру, с недавнего времени начали обходить ее стороной, чувствуя опасность, исходившую от таинственных арестантов.
Виктор не просчитался: голод, страх и тьма сделали свое дело — Анна была на грани сумасшествия. Она взывала к своим врагам, молила графа подарить ей быструю смерть, проливала горькие слезы у него на плече, но все, казалось, были глухи к ее призывам. Поэтому, исчерпав все человеческие средства, принцесса обращалась к Богу. Она не знала, имели ли право подобные ей взывать к Всевышнему, но лучик надежды, все еще тлеющий в недрах ее сознания, отчаянно боролся с подобными сомнениями. В эти мгновения границы исчезали и все благочестивые мысли, которыми жил ее несчастный разум, придавленный тяжелым бременем горькой судьбы, оживляли ее душу и сердце; она вспоминала молитвы, которым ее учил церковный пастырь, и находила в них смысл, ранее сокрытый. Отныне эти нестройные четверостишия не были пустым набором слов — горе и страх придали им глубокое сакральное значение, хотя бы ненадолго приносившее покой ее душе. Она молилась не с усердием, а с неистовством, граничившим с религиозным фанатизмом, но в эти моменты даже Дракула старался не прерывать ход ее мыслей, сдерживая ехидные замечания.
Поначалу, молясь вслух, девушка пугалась собственного голоса: каждый звук, отражающийся от стен, казался ей чужим и неестественным, оттого она впадала в какое-то оцепенение при каждом произнесенном слове. В иные моменты ей даже приходили пугающие видения загубленного прошлого, воскресшего перед ее измученным взором, как горькая насмешка высших сил, но, несмотря на это, Анна продолжала вторить священные слова, надеясь, что Господь вернет ей свою милость. Однако жаркие молитвы не приносили желаемого результата, узники все равно оставались в тюрьме, тогда дух ее омрачался, а кровавая пелена слез застилала глаза.