Прокурор
Шрифт:
"Обязательно надо будет завести домик под Москвой, когда я перееду к Кириллу, - вдруг подумалось Инге Казимировне.
– Хорошо бы на берегу реки".
Последнее время она все чаще мечтала о том, что будет, когда они, наконец, поженятся с ее "непоседливым профессором", как она ласково называла Шебеко. Гранская на минуту представила себе, что не Вера, а он сидит сейчас с ней в этой беседке, и сердце томительно защемило: почему они вынуждены жить далеко друг от друга и их свидания так редки и скоротечны?
–
– Век бы сидела тут и ничего не желала иного, ей-богу...
– С Кириллом, разумеется, - угадав ее мысли, произнесла с улыбкой Самсонова.
– Господи, конечно!
– А я вам завидую, - сказал Вера просто.
– Ну да, так я тебе и поверила...
Вера ничего не ответила. Взяла чайник мейсенского фарфора и налила гостье чаю. И Ингу Казимировну - в который раз!
– поразила хрупкость ее белой руки с тонкими веточками голубых прожилок.
– Как у вас все-таки здорово!
– воскликнула Гранская.
– Воздух...
– Воздух...
– повторила грустно Вера.
– А знаешь, мне именно его часто не хватает. Сидишь одна. Все время одна, чего-то ждешь...
Инге Казимировне захотелось расшевелить, растормошить эту зачарованную каким-то недобрым колдуном женщину.
– Не сердись, Верочка, но мне кажется, ты сама придумала себе хандру. И лелеешь ее, как любимое дитя...
– Хочешь сказать - бешусь с жиру?
– Если бы бесилась...
Самсонова поправила косу, вздохнула.
– Может быть, ты права, - сказала она.
– А что делать?
– Смотри глупые фильмы - комедии, боевики, читай детективы. И чем примитивнее, тем лучше, - полушутливо посоветовала Гранская.
– Я ведь знаю, на тебя сильно действуют книги.
– Ты имеешь в виду это?
– показала Вера на книгу стихов Марины Цветаевой.
– И это... Понимаешь, тебя буквально завораживает чужая ностальгия...
– Ингуша, у Цветаевой не только ностальгия.
– Но бабская истерика - это точно, - намеренно сгустила краски Гранская.
– Бабская истерика!
– возмутилась Вера. И вдруг с горячностью и страстью, так не присущей ей, продекламировала:
– Все рядком лежат,
Не развесть межой.
Поглядеть - солдат!
Где свой, где чужой?
Белым был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белым стал:
Смерть побелила.
Вера некоторое время горящими глазами смотрела на подругу.
– Какой поэт-мужчина так сказал о трагедии гражданской войны? В прозе, пожалуй, только Шолохову удалось...
Инга Казимировна улыбалась, довольная, что хоть этим вывела Веру из какого-то столбняка. А та все допытывалась:
– Нет, приведи мне пару строк из того же
У них был давний спор о Маяковском. Инга Казимировна ставила его выше всех других поэтов за энергичность стиха и новаторство, как раз за то, что Вера в нем не любила.
– Я говорила о любовной лирике, - попыталась уйти от ответа Гранская.
– Пожалуйста, вот.
– И Вера снова начала читать:
– Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла - нипочем!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди - не откажу!
У Веры на щеках выступил легкий румянец, она перевела дух и недовольно заключила:
– А ты говоришь, бабская истерика...
– Ну что ж, признаюсь: Цветаеву я знаю плохо, - ответила Гранская.
– Захвати с собой. Почитай.
– Самсонова пододвинула к Инге Казимировне книгу.
– И вообще, не о том мы... Тысячу лет не болтали. Что у тебя нового? Почему не в Абхазии?
Инга Казимировна рассказала, что отпуск расстроился и как огорчился Кирилл. Шебеко даже намеревался пойти к Измайлову и устроить ему скандал нельзя так эксплуатировать женщину...
– Захар Петрович, по-моему, не похож на эксплуататора, - сказала Вера.
– Он мне нравится.
– Заставить вкалывать умеет. Правда, сам вкалывает... Но с другим прокурором, наверное, я бы уже работать не смогла... Между прочим, Кирилл заявил: если я на следующий год не перееду в Москву, то...
Гранская замолчала.
– Тогда что?
– испуганно спросила Вера.
– Я задала ему тот же самый вопрос, - улыбнулась Инга Казимировна. Он ответил: "Ну что ж, будем встречаться у "Привала"... А ты куда в отпуск?
– В отпуск...
– покачала головой Вера.
– В Москву не хочется. Там летом суетно, а я отвыкла от беготни... На юг - скучно. Да и жару не люблю...
Издали послышалось тарахтенье моторчика. Самсонова откинула косу за плечи, несколько раз провела ладонями по лицу, от подбородка к ушам, словно хотела расправить морщины, которых, как заметила вдруг Гранская, у нее за последнее время прибавилось изрядно.
– Это Катенька, - сказала Вера.
Дочь Самсоновых вкатила во двор на небольшом сверкающем никелем мопеде. Она была в брюках, блестящей курточке, кроссовках и мотоциклетном шлеме. Заглушив мотор и небрежно облокотив мопед на подножку, Катя солидно подошла к беседке.
– Здравствуйте, тетя Инга, - поздоровалась она вежливо.
Но степенности и выдержки хватило не надолго. Девочка оседлала поднявшегося навстречу ей ньюфаундленда, и тот покорно доставил ее в беседку.
– А вы шикарно устроились, - заявила Катя, стараясь выглядеть совсем взрослой: ей было четырнадцать.