Пронзающие небо
Шрифт:
Тряска и грохот снаружи стали уже совсем невыносимыми, казалось — сейчас эти каменные стены не выдержат, изойдут трещинами, лопнут; они действительно трещали. Алёше казалось, что он, то взмывает в поднебесье, то опадает в бездонную пропасть… Вот с грохотом раскрылись некие массивные двери, и вышла, похожая на сцепление треугольников, туша. Пронзительно тонкий голос поведал:
— Я капитан этого судна, и я имею честь вам доложить, что мы попали в сильнейшую из бурь! Мой корабль может не выдержать. Дело в том, что на нас надвигается сама хранительница врат…
— А-а —
Капитан заискивающим тоном поинтересовался:
— А позвольте узнать — кто сильнее: Вы или Хранительница.
Горькая, мучительная ухмылка исказила страшные, исступлённые Алёшины черты:
— Ну, некоторые говорят, что я… Но нет — на самом деле — Оля. А она сейчас со мною, рядом, стоит только протянуть руку.
— Так вы тройственны, О БОГ! Ваше тело — дух златистый над вами, и ещё что-то незримое, но несомненно самое могучее… А неугодно ли вам взглянуть на бурю, на Хранительницу…
— Ну а что ж мне, по вашему остаётся. Давайте, ведите меня.
И вот капитан подхватил (остро при этом впившись), Алёшу под один из каменистых треугольников, который заменял ему руку, и повёл куда-то среди выворачивающего смрада, каменного треска, скрежета, испуганных и злых возгласов команды. И хорошо ещё, что он так впился, иначе, при одном из сильнейших толчков, Алёшу непременно бросило бы на стену, пронзило бы одним из шипов. Они спустились по вывернутой, скособоченной лестнице, и вошли в помещение наполненное сильнейшим ветром. Ветер был бы смертоносным, разорвал бы Алёшу в клочья, если бы не хитроумная система каменных щитков, которая останавливала большую часть урагана, и почти все камни, оставляя при этом открытым обзор.
Картина была величественной и мрачной. Каменная поверхность дыбилась многометровыми валами, и «корабль», вместе с выгибающимся тросом, то взмывал на них, то проваливался в чёрные, бездонные пропасти между ними. Многометровые тёмные вихри-призраки носились кругом, вздымали каменные буруны, раскручивали их, метали в корабль. Впереди же, метрах в пятистах, клубилась и нарастала зловещая тёмная стена — в ней раззевалась пасть способная разом поглотить сотню подобных «кораблей», и выбрасывала снежные сонмы.
— Вот она — Хранительница! — с дрожью взвизгнул капитан, и с сомнением взглянул на иссушённую, похожую уже на мумию Алёшину фигуру. — Так вы, стало быть, управитесь с нею?..
Алёша ничего не ответил — он не знал, что теперь делать — он ухватившись за выступ, едва удерживался под напором ветра, и неотрывно глядел на свою противницу; в измождённом мозгу, бились лихорадочные мысли: "Ведь раздавит меня! Какая же у неё мощь! И почему прежде не раздавила?! Я же пред нею — как муравей!.." — и, словно в подтверждение тяжких этих мыслей; вместе с очередной снежной тучей, из исполинской глотки вырвался яростный, оглушительный хохот — под его властью и ветер и валы ещё усилились, и теп" ерь корабль" буквально падал в пропасти меж валами, ударялся от стремительно несущуюся стену следующего, взмывал вверх, снова удар — треск — «корабль» едва не развалился, но вот вновь рывок вверх, вновь падение — удар.
Алёша все силы прилагал, чтобы только удержаться, в кровь были разодраны его руки, он скрежетал зубами, звал на помощь, но в оглушительном грохоте стихий никто не слышал его выкриков. А потом прорезался полный ужаса крик капитана:
— ОНА поглощает нас!.. Спаси! Спаси БО-ОГ!!!
И вот капитан всей своей массивной треугольчатой тушей метнулся на Алёшу, сшиб с ног, тут же подхватил, и сжал в своих каменных объятиях с такой силой, что у юноши затрещали, готовые в любое мгновенье лопнуть кости. На него вытаращились, готовые пронзить, треугольные глаза, и, обдавая смрадом, загрохотал, перекрывая рёв бури, вопль:
— Спа-аси!.. Спа-аси!!! Ведь ты можешь?!! Бо-о-ог!!!
Но вот от очередного, особенного сильного рывка капитан и сам не удержался на ногах, его стремительно метнуло к стене, от удара он затрещал, и… рассыпался грудой острых, холодом исходящих камешков. Алёша понял, что сейчас последует следующий удар — его самого раздробит, и он закричал, пытаясь за что-нибудь ухватится:
— Чунг, помоги же мне! Ну что же?!! Ведь ты такой могучий…
Но его крик померк в ледяном, нахлынувшем со всех сторон вопле:
— Ты уже Мёртв! МЁРТВ! Ты навеки мой раб! Ты частичка меня! Снежинка!..
Алёша метнул истомлённый взгляд вперёд, в изодранное подобие иллюминатора, и обнаружил, что, в клубящемся стремительными, безумными призраками хаосе, «корабль» подхватила и возносит всё выше и выше исполинская, кажущаяся бесконечной волна, но вот волна резко оборвалась, и распахнулась чернейшая, и действительно уж бездонная пропасть, в нетерпении поглотить свою добычу, из бездны этой вытянулись щупальца мрака, обвились вокруг каменной коробки — вот сейчас она лопнет!..
— Чунг! Что же ты?!.. Сделай же что-нибудь?!!
Алёша кричал, а сам вдруг почувствовал, что действительно уже мёртв, что не бьётся его сердце, тело не слушается; понял, что в самом скором времени действительно обратится в снежинку, не имеющую волю, но полностью подвластную Снежной Колдунье. И тогда завопил в ужасе:
— ОЛЯ!!! ОЛЕЧКА!!!! Спаси!!! Что же ты не разбудишь?!!! Ведь ты же рядом!!! Ты всё чувствуешь!!! Ну же!!! А-а-а!!!
Алёша почувствовал, как некая сила подхватывает его безвольное, ледяное тело, несёт к потоку… Впрочем — тело он ощущал всё хуже и хуже, да почти уже и не ощущал…
— А-а-а-А-А-А!!!! — заходился он в беспрерывном, паническом вопле, и не было уже никаких мыслей — один только всёпоглощающий ужас. Мрак.
Когда Алёша уже погрузился в Мёртвый мир, над Янтарным морем с севера стали наползать высокие тонкими и длинными, похожими на обрывки какой-то материи, облаками. Ветер изменился, он дул теперь урывками, то затихая совсем, то начиная звенеть и трепал волосы. Многим слышался в этом звоне гневный голос читающий грозные заклятья. А за бортом морская пучина напрягалась в чудовищные мускулы…