Пророчество. Солнечный монах
Шрифт:
Эль вздохнул: что ж за неудачный выдался поход. Всё время он попадает в неприятности.
А потом плеснуло раздражение: если б не суровая аскеза, назначенная вэссером, ничего бы не было. Он бы эту речку пересёк, не заметив.
И снова вздохнул: может, наказание и чересчур суровое, но заслуженное. Пора, наконец, с ним примириться и перестать злиться на Энасса. Солнцеликий, наверное, предвидел случившееся, раз в день перед их уходом заставил его дать клятву.
Когда Солнцеликий вызвал Эля к себе, тот порядком удивился и торопливо
Войдя в дом Солнцеликого, остановился у порога, поклонился низко, в пол, и, выпрямившись, застыл, опустив глаза.
– Подойди, – раздался голос, и из-за стола встал седовласый, но ещё полный сил мужчина. Тёмные глаза цепким взглядом окинули потупившегося служителя.
Эль поспешно сделал несколько шагов, остановился возле стола.
– Эль, я давно наблюдаю за тобой…
Эль насторожился, гадая, хорошо это или плохо, когда Старейшина за тобой наблюдает.
– И я вижу, что ты уже достаточно знающий и опытный служитель для того, чтобы самому начинать нести Благое Слово.
Эль удивлённо замер: он и надеяться не смел на такое предложение. Нести в народ Слово Солнечной Обители имели право только самые достойные, самые знающие адепты. Неужели Солнцеликий считает его таким?
– Пойдёшь вместе с братьями в мир. Выходите завтра после утренней молитвы. В твоей тройке будут Энасс и Эрист. Вэссером будет Энасс. Слушать его, как меня. Ты понял?
Эль мысленно поморщился, сохранив на лице непроницаемое выражение. Он недолюбливал Энасса, считая его выскочкой, зазнайкой и вообще неприятным человеком. Слишком рано далась тому власть, слишком легко он получил право командовать другими. И сейчас считал, что ему всё дозволено. Подстраивал каверзы новичкам, называя это «обучением в экстремальных условиях», насмехался над промахами молодых адептов, а Эля невзлюбил с первого дня его появления в Обители и постоянно задирал его. Так что в совместном походе Элю придётся несладко, он уже чувствовал, как оторвётся на нём Энасс, будучи полноправным начальником их маленькой группы.
Но он не мог не признать, что в Благом Слове Энасс разбирался прекрасно. И не только понимал его сам, но и умел донести его людям. Его невозможно было смутить, он знал ответы на все каверзные вопросы и мог переспорить любого богослова официальной религии.
Поэтому Эль только вздохнул тихонько, начиная понимать, зачем его вызвал Солнцеликий.
– Ты понял, что я сказал? – уже с лёгкой угрозой в голосе повторил глава Обители.
– Понял, – покорно склонил голову монах.
– Что именно ты понял? – продолжал допытываться Солнцеликий.
– Я понял, что должен слушать вэссера, как вас.
Старейшина хмыкнул:
– Как-то неубедительно это прозвучало, Эль. Ну-ка, повторяй за мной: я буду слушать Энасса, выполнять все его требования.
Эль нехотя повторил.
– Не буду дерзить и своевольничать.
Эль глухо повторил.
– Буду покорен и полон смирения, как и подобает Солнечному монаху.
Эль опустил голову: Солнцеликий не оставляет ему выбора. Дав обещание, он не сможет его нарушить. И окажется беззащитен перед язвительными насмешками Энасса.
– Повтори! – требовательно сказал Старейшина, и Эль, опустив голову, почти шёпотом выговорил:
– Я буду покорен и полон смирения, как и подобает Солнечному монаху.
И подумал, что плохой всё-таки Энасс вэссер, раз не надеется на свои силы и прячется за спину Солнцеликого.
– Молодец, – удовлетворённо сказал Солнцеликий. – Я доволен тобой. Уверен, что ты сдержишь своё обещание. Можешь идти.
Снова низко поклонившись, Эль развернулся и быстро выскочил из комнаты, с трудом сдержавшись, чтобы с размаху не хлопнуть дверью. Но всё-таки успел удержать себя, и дверь закрылась за ним с тихим стуком.
И Эль уже не увидел, как улыбнулся и качнул головой Солнцеликий. А потом вышел во внутренний дворик, поднял голову к небу и мысленно проговорил:
«Он готов».
Выслушал такой же мысленный ответ, снова улыбнулся и вернулся в свои покои.
Эль тряхнул головой, прогоняя несвоевременные воспоминания, и, прихрамывая, заспешил следом за спутниками.
Через час остановились на молитву, вознесли хвалу Великому Свету и только после этого Энасс разрешил развести огонь и обсушиться. Впрочем, необходимости в этом уже не было. Во время быстрой ходьбы по крутому склону Эль согрелся, да и одежда, обвеянная ветерком и обогретая солнцем, уже почти высохла. И он просто с облегчением уселся у костра и стал помешивать жидкий суп, сваренный из пригоршни крупы да пучка горных трав, которые Эрист насобирал по дороге.
И почувствовал жёсткий взгляд вэссера.
Поднял голову, но тут же опустил глаза и тихо сказал:
– Спасибо, Энасс. Ты меня спас.
Энасс дёрнулся, словно не ожидал этих слов, сжал губы, помолчал, потом сердито ответил:
– Это мой долг, как вэссера, – спасать молодых дураков, которых, не знаю уж, за какие прегрешения, послало мне Великое Светило. Видать, где-то сильно я провинился перед ним, раз назначило оно мне такое наказание.
Эль вздохнул: неизвестно, кто из них кому послан. Но вслух, конечно же, этого не сказал.