Прощай, Ариана Ваэджа!
Шрифт:
Они сделали еще несколько шагов, пока вода не дошла до пояса. И вновь перед Арбениным встала дилемма: быть или не быть? Конечно — быть! По-другому просто нельзя! Что позади — он уже знал: пропасть! Но вот что впереди? Выход из пещеры? А может, тупик? Или — западня? Но шанс есть! Есть! Пусть даже самый малый!
Еще через несколько шагов, когда ноги уже перестали вообще что-то чувствовать, а плечо не просто болело, а разрывалось на части от адской боли из-за повисшего на нем Сиротина, Арбенин остановился и перевел дыхание. Да, его Друг не был крупного телосложения, как Сибирцев, а по весу — раза в три меньше, но идти с такой ношей версту, а то и две... Он стоял и прислушивался к тишине. Кто его знает, может, и можно услышать какие-то звуки... Так и есть! Показалось, что впереди зазвенели струны дождя... Как-будто крупные капли бьются в стекло... И главное, не так яростно, как это было там, в пропасти. Нет, это не безудержный рокот стремительных вод подземной реки, а веселое заигрывание струй воды с камнем... Неужели — водопад? Тот самый, к которому они и шли?
— Друг! Держись крепче!
И Арбенин сделал еще один шаг... потом еще и еще... пока не оказался в воде почти по плечи... И тут... впереди показался едва различимый свет. Совсем бледный, слабый, маленький... Но это был свет! Рука нащупала опору — в воде лежал огромный камень, и он вскарабкался на него и подтянул к себе Богдана.
Глава 25.
Днем раньше.
Старик Архип шел по лесной поляне в сторону подножия гор. Высокий и широкоплечий, с зарослями седых волос на голове, слегка прикрытой старой соломенной шляпой, с такой же белесой бородой на широкоскулом лице. Если бы сменить просторную холщовую рубаху с широким поясом на кольчугу с шлемом, да подровнять, причесать бороду, да убрать глубокие морщины, а еще и расправить чуть осунувшиеся плечи — вот точно был бы русский богатырь!
С берданкой за плечами, с туеском на груди, на замызганной веревке, в потрепанных онучах, пододетых под лапти — он напоминал еще и старинный образ русского деда, что так часто изображают на липовых лубках!
Каждый раз, когда старик Архип заканчивал свой обход по ягодным местам, а это случалось ближе к полудню, обязательно делал крюк к горам, где заприметил однажды удивительный родник. Неброский на вид, тот вытекал из небольшой расщелины, превращался в ручей, а потом снова исчезал, никак, в подводной реке. Вода в нем ласково журчала, спадая на отполированные камешки, а под лучами солнца серебрилась, а то и переливалась радугой. И каждый раз он подходил к источнику свежести, кланялся ему, а потом вволю пил и мочил студеной водой усы и бороду.
В этот день старик шел с туеском земляники — собирал, когда роса еще не совсем спала, чтобы ягода не слежалась, сохранила свежесть на весь день. О другом дне он и не помышлял — эк, невидаль, вот начнется он, тогда и можно подумать!
От опушки леса до гор — версты три, а то и меньше — для Архипа это — ноги размять поутру. Так что шел он, прислушиваясь к шелесту деревьев, к пересвисту и пению птиц, принюхиваясь к запахам — нет ли где огня или другой нечисти, поглядывая по сторонам — нет ли кого чужого, хоть зверя, хоть человека.
А вот и та расщелина! По обе стороны — зеленые кусты, под ними — высокая трава. Знать, достаточно для корней влаги! Сбросил берданку, склонил голову, поблагодарил Господа и приложился к воде, как младенец к соску матери. И тут... слышит он, будто добавился к привычной мелодии леса какой-то новый, тревожный звук. И не свист ветра, и не уханье птицы, и не рык волка... Нет! А словно жалобное постанывание... или поскуливание... раненого детеныша зверя.
А слух у Архипа был острым! Еще мальчонкой находил дорогу до дома, заблудившись в сосняке в пургу. Ох, и мело тогда, ветер завывал на все голоса... Но ведь не сбился с пути, потому как научился слушать мир, что вокруг, а значит, ладить с ним.
Старик приподнял голову и прислушался. Да, так и есть! Горы окрест были пологими и невысокими, а вот чуть восточнее — покруче, и один холм словно расколола матушка-природа на две части, образовав ущелье. Совсем недалеко отсюда, саженей не больше двухсот... Именно оттуда... и доносились звуки, хоть и слабые, чуть дрожащие... Он подобрал с камня котомку, плеснул влагой в лицо и, не раздумывая, направился к расщелине.
Пока шел, останавливался и прислушивался. Стоны, то едва различимые, то надолго замолкающие, продолжались. Наконец, пружинящей походкой, не устав еще с утра от пеших прогулок, приблизился почти вплотную к ложбинке и огляделся. Эти места, как и всю округу, которую считал своей вотчиной, знал как свои пять пальцев. За те годы, которые прожил здесь, каждую пядь земли истоптал габаритными ступнями, каждый древесный ствол обласкал шершавой ладонью и в каждый закромный уголок заглянул острым глазом.
В левой части расщелины что-то лежало! Большое и темное! Неподвижное! А раньше такого предмета не было!
В этой стороне где-то глубоко под землей протекает река, и если совсем близко подойти к ущелью, а то и сделать несколько шагов под его каменной кровлей, можно послушать, как переговаривается вода с камнями. Последнее время, может, из-за весенних проливных дождей, а может, и от избытка накопившейся под землей воды река вышла из берегов. Если точнее, она как текла раньше, так и сейчас, но... размыла где-то нутро горы и просочилась в это ущелье, образовав небольшую запруду. И вот в этой воде, неглубокой, правда, разве что по колено — что-то лежало.
Старик подошел поближе. Эх, жаль, посветить нечем... Затем, приглядевшись, не сдержался и ступил лаптями в воду. Лицом кверху, запрокинув голову на камень, лежал человек. Его ноги бултыхались, как неживые, в воде, и только широкий мокрый торс поднимался над поверхностью. От шагов старика пошли волны, и они несколько раз окатили грудь и отпрянули назад. Человек вздрогнул, не то от движения воды, не то от присутствия живой души и тихо застонал.
— Эй! Друже! — негромко сказал старик и, не услышав ответа, еще раз повторил, уже громче, — Дружок! Ты — кто?
Человек снова застонал.
Архип сделал еще несколько шагов и подошел вплотную к незнакомцу. Лицо выдавало мужчину лет тридцати пяти, темноволосого, с крупным носом и большими, чуть припухшими, губами. Глаза его были закрыты, так что неизвестно какого цвета. На голове, вроде, явных повреждений нет, разве только небольшой ушиб на правом виске. Старик дотронулся до кисти руки и мысленно проговорил: «И откуда ж ты здесь, дружище? Сколь живу, никого не видал в этих местах... Разве зверь когда пробежит...»
***
В вотчине деда Архипа чего только не было! Иногда он прочесывал окрестности и находил вещи, которые могли пригодиться в хозяйстве. Подбирал. Чего им без дела валяться? Как-то раз нашел вполне добрые грабли, другой раз — топор без топорища, а совсем недавно — колесо от телеги. Видать, потерял кто, а может, выбросил за ненадобностью. Однажды пошел он в лес за хворостом, да чтобы не тащить вязанку на горбу, соорудил что-то вроде тачки. А что? Связал лыком две крепких палки, а к ним — широкую доску. Вот и всех делов!