Прощай, Ариана Ваэджа!
Шрифт:
— Дед Архип! А где мои очки? Вблизи я совсем плохо вижу.
— Очков не было... — вздохнул тот, покосившись на привередливого гостя. О чем эт он? Скажи спасибо — сам жив!
— Ладно... не было — так не было! А фляжки — тоже?
— Все что есть... зачем мне чужое?
«Значит, фляжка у него осталась с собой... — подумал Сибирцев. — Уже хорошо, что вода при себе...»
— Думаю, мой товарищ обронил вещмешок... — задумчиво проговорил он, скорее даже, не старику, а себе — убедить в том, что Арбенин остался там, наверху, что с ним все в порядке.
***
Он крепко зажмурился и сжал до боли губы. Перед глазами стояла картина того самого вечера, когда он, Сибирцев, пришел к Арбенину и сказал фразу, как накаркал: «Но... сейчас я говорю об особых обстоятельствах, так сказать, непредвиденных... Если что, имейте в виду — на меня можно положиться!» И какие ж это обстоятельства имел он тогда в виду?
О чем они тогда говорили? Ах, да — о ложках! О ложках с головой лося. Интересно, что в то время, когда все были уверены в том, что ложки эти прибыли из Сасанидской Персии или Византии, только он и Арбенин посчитали их предметами культа местного населения еще... железного века. И как убедительно тот говорил о зверином стиле! А если эти ложки даже и не с Пермской губернии, а с нашей общей прародины, которая в давние времена была где-то здесь? Или — совсем близко отсюда...
К черту ложки! Лезут в голову! Главное — именно в тот вечер он с Арбениным заключил кровный союз... а это гораздо важнее ложек и больше, чем дружба или деловое партнерство! Это... означает, что нужно своей кровью заплатить за смерть друга.
И только когда его губы побелели от боли, он слегка их расслабил и открыл глаза. Где же ты сейчас? Как бы я хотел, чтобы остался там, в пещере...
Глава 26.
Прошла неделя с того дня, как старик Архип подобрал в запруде незнакомца, оказавшегося вполне приятным молодым человеком с хорошим русским именем Ваня и с очень полезной для здоровья фамилией — Сибирцев. Думал — не будет жить, поначалу совсем плох был, но уже на следующий день стал разговаривать, да так хорошо рассуждать о житье-бытье, что деду это понравилось. В тот день он немного помучил Ивана, обследовав его ноги — уж больно не нравилось ему, что лежат они плетьми на досках, без дела-то, когда можно бы и по округе пошастать, то мелкого зверя какого в силок поймать, а то и до речки дотопать, за рыбкой. Мысль о том, что когда Ванек встанет, сразу и уйдет куда подальше, деду на ум пока не приходила. Видно, отгонял такую мысль прочь.
Так вот, старик Архип тогда ноги Ивана осторожно ощупал да и подумал, что не сломаны кости-то, иначе совсем бы взвыл от боли. А что тогда? Вывих? Растяжение? Взял да и пожал-помял немного — лучше иль хуже станет, это уж как Бог пошлет. А потом накрепко обмотал вроде гипсовой повязки — пусть сами-то потихоньку и заживут. Иван сказал — хуже не стало, так что дед начал каждый день ему ноги растирать. Еще он приготовил настой из цветков календулы, пижмы, чистотела и череды. Это его распрекрасная Елена научила. Заварил, подержал полчаса, потом намочил тряпочку да приложил к ногам, в первую очередь к стопам, что припухли немного да кровоподтеками пошли, а потом и к коленкам. Как высохла тряпица — еще раз смочил. Достал из заначки и мазь на отваре кедровых шишек. Очень ценная вещь от любой ломоты в костях.
— Видно, ты, Ванек, когда упал, на стопы навалился, а может, пока летел, какие камни задел...
— Не помню я... Упал — и все!
— Ничего, не серчай, заживет...
И вот, уже через неделю, кровоподтеки почти исчезли, знать, сосуды очистились, кровь начали гонять, да и опухоль почти спала.
— Как ты, Ваня? Проснулся? А я вот тебе леща пожарил...
И как это успевал старик Архип спозаранку то рыбки принести, то зайца!
— Дед Архип! Не голодно-то одному в лесу жить?
— Да что ты, Ванек! Знал бы ты, какие у меня есть припасы в погребке! Вяленые окуньки, лещи... щука... а еще и сом! Из зверей — заяц, барсук и утка... Есть грибы сушеные — белые, грузди, рыжики и маслята. А из ягод — малина, черника да смородина, еще и брусника... А сколь кедровых орешков!
— А как ты мясо сушишь?
— Тонко режу да держу в рассоле, как Елена показала... С листьями там, с травами всякими... а потом у костра подсушиваю. Много чего впрок делаю... Пока солнышко греет да нет дождей, можно и заготовить того-сего на зиму — оглянуться не успеешь, как она подступит.
— А что еще кроме живности? Неужели травы какие?
— И сколь трав-то! И клевер есть сушеный для супа, и корни лопуха, даже... заквасил листья одуванчика... А многие травы так, свежими ем... Конский щавель, когда молодой, листья одуванчика и лебеды... И заячью капусту, само собой... А если в суп — то хорошо идут птичий горец да листья медуницы, а для каши — семена лебеды... Все-то и не перечислишь... Еды тут много, в лесу да в реке...
Он замолчал, а потом ласково провел рукой по ногам гостя, прикрытым полушубком:
— Ну-ка, Ваня, пошевели пальцами! Вишь, как хорошо! Скоро поправишься, мне помогать будешь...
— Мне домой надо, дед Архип! Проводишь меня куда до селения?
— Нет, Ваня! И не надейся! Я к людям раз в год хожу, и то к тем, кого знаю... Меняю заячьи шкурки на соль да спички... Иль еще на что... Так что не пойду с тобой... Лучше расскажи о себе. Я ведь люблю слушать, ты знаешь...
— Да я уже все тебе рассказал! Что еще хочешь послушать?
— Ну, к примеру, ты не сказал, что до Дивьей пещеры в Ныроб заходили...
— Да? — Сибирцев искренне удивился. — А что, это так важно? И почему ты подумал, что мы туда заходили?
— Ты сказал, что были вы в Чердыни. А оттуда до Дивьей пещеры далеко... Привал надо сделать... Так что подумал я...
— Верно, дед Архип! Были мы в Ныробе...
— И что там еще-то видел ты? Рассказывай...
— Мы в бараке одну ночь ночевали... Приехали еще засветло, так что кое-что осмотреть успели...
— И что видели, Ваня! Говори!
Старик проявлял нетерпение, знать, ему Ныроб чем-то в душу запал.
— Дома там стоят деревянные, все бараки в основном, без всяких излишеств, резных наличников... и обнесены они заборами из жердей... таких... покосившихся, вроде и не оградка — а так, одно название. И почему их никто править не хочет? А рядом с домами — и деревья большие не растут, разве что молодая поросль... Хотя... со всех сторон селенье обступают леса хвойные... Сдается мне, что народ там невеселый живет...
— А церковь-то, церковь, Ванюша? Как она? Стоит?
— Стоит, красавица! За столько верст видна! Три яруса, пять золотых куполов! Или семь? Что-то сбился я со счета... И вся отделана причудливыми резными украшениями! Да, и часовенка рядом — тоже стоит.