Прощай, Германия
Шрифт:
Эдуард получил дозу обезболивающего укола и впал в забытье, наконец-то он смог действительно заснуть, а то ночь накануне была ужасным кошмаром полным мучений. Спал травмированный капитан чутко и нервно, часто пробуждаясь, ощущая ноющую боль, и вновь отключался на некоторое время, словно впадал в беспамятство. Как в бреду. Так он продремал до позднего вечера, а окончательно проснувшись, вновь застонал от острой боли и давления в мочевом пузыре.
«Опять придётся просить проклятую утку!» — подумал Эдик с содроганием, и энергично начал на кнопку вызова сестры.
Следующим утром Громобоев чуть ожил, и хотя боль не отступала, осмотрелся
И тут в палату с шумом и гамом ворвался какой-то рыжий и вихрастый, с до боли приметным обликом. Рыжий говорун кого-то знакомого Эдику напомнил, но кого?
— Громобоев! — громко и радостно заорал прямо с порога оглядевшийся новичок. Рыжий быстро похромал, опираясь на палочку от дверей и раскрыл объятия, чтобы заграбастать лежачего. — Жив курилка! А мне говорили, тебя в Афгане грохнули!
Эдик вновь всмотрелся в лицо вновь поступившего. О! И точно! Да ведь это бывший однокашник Юрка Ануфриенко! Землячок из одного выпуска военного училища, но из параллельной роты.
— Отец Онуфрий! Ты ли это! — проскрипел Эдик, морщась, и предостерегающе вытянул вперёд перед собой руки. — Аккуратнее! У меня спина сломана.
— А попроще ты болезнь или травму не смог придумать, для того чтобы задержаться в Германии? — хохотнул Юрка. — Ну, ты брат, постоянно даёшь жару! По-иному не можем? То грудь в крестах, то голова в кустах?
— На вождении танка повредился. Компрессионный перелом первого поясничного, — пожаловался Громобоев на свалившееся несчастье.
— Везёт тебе, боевая травма. А я дома со стремянки упал месяц назад: ногу сломал, и плечо вывихнул. И никакой компенсации не получу, одни только вопли начальства. По второму разу ложусь, долечиваться. Значит, будем вместе болеть? Это хорошо! Будет теперь с кем и в карты поиграть и водочки выпить! Верно, я говорю, коллеги?
Пациенты палаты одобрительно закивали. Всем наскучило тихо лежать и тупо лупиться в потолок, пересказывая друг другу старые, пошлые анекдоты.
— Юрка, дай только чуть оклематься, сейчас ни до карт, ни до шахмат, и к стакану не тянет.
— Скажи ещё и не стоит! — не поверил рыжий. — Видали фрукта? К стакану его не тянет!
— Увы! И не стоит, а только часто ссыт… — подтвердил Эдик с огорчением догадку приятеля и с грустной миной на лице пробормотал: — И хорошо, что не стоит! Чего без толка стоять-то, только одеяло впустую поднимать…
С этими словами Громобоев приподнял одеяло, заглянул, убедился в своей правоте и снова тяжело вздохнул…
На второй день приехала санитарная машина из полка, в которой прибыла целая делегация: жена, замполит полка, замкомбата и начмед. Майор Статкевич осведомился о состоянии, посочувствовал, а затем пробубнил о том, что из-за этого происшествия ухудшились показатели по травмам. Ну что взять с человека, когда он полный мудак?
Начмед полка капитан Гуйван деловито осмотрел больного, пощупал руки и ноги, спросил про чувствительность конечностей и ушёл пообщаться с врачами. Ницевича, как оказалось, назначили проводить расследование и они вместе с Громобоевым надиктовали удобные для всех показания. Фёдор тщательно записал слова пострадавшего на листочки, а Эдик под текстом расписался. Уходя, Ницевич оставил большой пакет с гостинцами от сослуживцев.
— Хорошо тебе тут! Лежишь в тишине и чистоте, а мы как проклятые мечемся на полигоне.
— Да пошёл ты в… — беззлобно ругнулся Эдуард.
— Понял, уже именно туда и иду! Мы давно там, только ещё не все это осознали.
Наконец у постели больного осталась лишь заплаканная Ольга.
— Как ты? — жалобно спросила она. — Как самочувствие?
— Сама поди знаешь от врачей… — пробурчал Эдик. — Уже полегче, но поначалу думал, что издохну или обезножу. Но вроде бы пронесло, повезло. Как говорится, пуля просвистела рядом…
— Я так перепугалась, плакала, ночь глаз не сомкнула…
— И я не спал, спину раскалёнными иглами кололо!
— Аккуратнее надо было ехать, это ведь военная техника, танки…
Эдик чуть пошевелился, спину пронзила боль и он застонал.
— Что такое, — переполошилась жена. — Болит?
— Конечно! А ты что думала — претворяюсь?!
Ольга вытерла платочком слёзы и спросила:
— Что теперь с нами дальше будет? Служить сможешь?
— Отстань, — разозлился Громобоев. — Дай хоть на ноги встать! Службу ей подавай…
— Не сердись, я ведь за нас всех переживаю.
— Вот и переживай молча! Сама виновата, зачем бриллиант обронила? Верно, сказал Червинский — та потеря была не к добру! Ты сюда на поездах часто не мотайся, а то никаких денег не хватит. Будет оказия с санитарной машиной раз в неделю и хорошо! Привези фруктов, колбасы и сыра, тут такой дрянью кормят — ноги очень даже легко можно протянуть!
В палату вновь заглянул Ницевич.
— Санитарка уже уезжает. Ольга, вы остаётесь?
— Оля, поезжай с ними, — велел Эдик хмурясь. — Только утку мне принеси, чтоб бойца лишний раз не беспокоить…
Прошло некоторое время и самые острые боли утихли. Под поясницей капитана теперь лежала брезентовая подушечка набитая песком, которая выправляла сдвинутый позвонок. Время от времени Эдуарда вывозили на рентген — проверяли динамику лечения.
Вскоре доктор разрешил аккуратно поворачиваться на бок, но без рывков и резких движений. Вот тут-то и пошли в ход карты. Преферанс, «Кинг» и дурак госпитальным режимом не воспрещался, главное чтоб не на деньги. Ну а какие карты без бутылки? Игроков было, как и положено четверо, и вся тусовка сплотилась вокруг лежачих: Громобоева и «Суп-набора». Недвижимые Михалыч и «Гонщик» участия в мероприятиях пока не принимали, но рюмку принимали если им подносили, не отказывались. Юрка, заводила и вдохновитель всей инвалидной компании в магазин сбегать не мог, по причине сильно болевшей ноги, прапорщик «Бриллиантовая рука» бежать мог, но не способен был ничего взять в руки, поэтому из ходячих, оставался только «Тарас Бульба».