Прощай, любимый Дрезден-Сити!
Шрифт:
– Ну да, согхласен!
– говорит Вадик - Слушай, а ты сам-то ещё пишешь?
– Да так - говорю я - пока творческий кризис.
– А ведь ты, я помню, многхо писал когхда-то. Вот скажи честно - сколько ты написал за свою жизнь рассказов? Полсотни? Или больше?
– Ой, Вадик! Не считал я их даже! Да и вообще - половину этого навоза давно хочу отправить в топку, так как всё написанное там - такой наивняк!
– Нуу, это хорошо!
– заключил Вадик - значит, ты взрослеешь. По другхому на многхие вещи смотришь теперь.
–
– Ну, знаешь ли, Сань, писать надо тогхда, когхда тебе есть что сказать. А когхда нечего - лучше и не берись.
– Что, правда, то, правда, Вадик!
На том и пришли к консенсусу.
В конце концов, мы зашли домой, поглазели на видео с музыкой на Ютьюбе, поужинали под аккомпанемент вечерних новостей и легли спать каждый по своим комнатам.
Перед сном я сунул в карман своих бриджей бабулин список лекарств, который до того момента лежал в моей дорожной сумке, и с которым я намеревался пройтись по Дрезденским аптечкам на следующий день.
И когда я закрыл глаза, во дворе тут же зажёгся Большой Фонарь и тихие свречки вкупе с индустриальными шумами поездов, заводов и даже летящих в сторону Днепропетровска самолётов, мигавших нашему двору и землянам в частности красными огнями, окончательно отправили меня в объятия к Морфею.
Прогулки за лекарствами по проспекту Ленина.
Отоспавшись, плотно перекусив и удостоверившись в наличии списка лекарств для бабушки в своих бриджах, я отправился в турне по аптекам проспекта Ленина.
На проспекте Ленина царила обычная будничная суета. Трамваи медленно ползли вниз и намного быстрее ехали вверх, машины, автобусы и маршрутки катились вниз на средней передаче и поднимались вверх на передней. И лишь прохожие ходили по проспекту с одинаковой скоростью и каждый с разными целями - гулять, ходить за покупками, домой и в гости. Но оглядываясь на здания проспекта, я замечал, что и до них добирается разруха - то и дело попадались моему взору корявые граффити и трещины на стенах сталинских домов.
Спустился вниз к проспекту Аношкина, а там, на рекламном щите встретил меня ещё один призрак из прошлого. Призрак был волосат, одет в кричаще безвкусные гавайскую рубашку и шорты. И конечно вовсю имитировал видок в стиле: `Розслабся, хлопче, всьо чотко!'. А рекламный щит представлял призрака из прошлого, как ди-джея Хому Чайковского и сообщал, что тот даст сет где-то в Новомосковске.
Глядя на щит, я брезгливо поморщился. Я когда-то слишком хорошо следил за творчеством этого волосатого персонажа и ничего, кроме стыда оно у меня теперь не вызывало. Теперь.
А когда-то... Когда-то было время, когда Хома Чайковский был ещё Алексеем Хоменко, а Чайковський был хорошей синти-поп-группой из передачи Територя А, которую я смотрел перед школой и после неё каждый день. Слушая маленьким их тогда ещё серьёзные и смурные песни, я при звуках синтезатора Вити Гены, бас-гитары Роя Долмашевского и голоса собственно Хомы представлял себе живо осеннюю автостраду, ведущую меня в волшебный мир, куда иным дорога была заказана. И глядя на по телевизору их клип на песню `Той прикрий свт', я больше всего жаждал умчать по этой автотрассе на той же крутой ретротачке из клипа.
Но в конце концов Хома сам разломал и разрушил былую магию группы. Сначала понабирал откуда-то каких-то мутных лабухов, лояльных ему, а старых друзей, с которыми когда-то создавал группу, отодвинул куда-то на задний план, а позже повыгонял. И стал, потом петь какой-то тошнотворный кабак с претензиями на юмор, который был так же смешон впрочем, как и очередная шутка от Петросяна, а мотивчик: `Хламур-мур-мур! Кохання вд кутюр!' не раз вызывал желание взять и разломать надвое монитор моего компьютера. И самое ужасное - он не только не сменил вывеску вместе со стилем (как и полагается любому кто меняет музыку), но ещё и сделал название группы своим псевдонимом. Да что там псевдонимом - фамилией. А теперь Хома в ди-джеи подался. Весело.
И глядя на самодовольную тушку новоиспечённого ди-джея Хомы Чайковского, я мгновенно преисполнился гнева и до конца не изжитого юношеского максимализма.
– Предатель!
– заорал я во всю глотку прямо в лицо бывшему кумиру и со всей дури ударил ему ногой в лицо.
Этого мне показалось мало, и я ударил Хоме со щита кулаком прямо в глаз, после чего скорчился от сильной боли. Как-никак я бил по рекламному щиту, а не по живому человеку. И, в конце концов, я закончил первобытный ритуал наказания божества, не оправдавшего ожиданий тем, что просто плюнул ему в лицо и пошёл дальше под недоумёнными взглядами прохожих и прошипел про себя: `Гнида! Сволочь! Продажная падаль!'.
Иду я себе по проспекту в тени каштанов, на свежей площадке посреди проспекта играют дети и вот на пути первая аптека. Заглядываю туда, говорю молоденькой аптекарше, глядя в список:
– Здравствуйте! Мне, пожалуйста, 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 пачек корвалола...
– Простите, но у нас этого нет!
– Извините!
Выхожу из аптеки, иду дальше. Вот и вторая аптека, так уже продавщица постарше. Сценарий тот же:
– Простите, мне, пожалуйста, 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 корвалола...
– Молодой человек, у нас такого нет!
– Прошу прощения!
Подхожу к бывшему универмагу Радуга, заглядываю туда, удивляюсь превращению универмага в гипермаркет, покупаю там йогурт за 10 гривен и снова в поход по проспекту Ленина за лекарствами. И снова всё то же самое:
– Мне пожалуйста 40 таблеток аспирина, 30 таблеток анальгина, 50 корвалола...
– Та вы шо - всю аптеку решили скупить, мужчина? Мало у нас такого!
– Ну ладно!
И вышел я оттуда с заметно поугасшим энтузиазмом.