Прощай, пасьянс
Шрифт:
— Покромка — это край ткани, ее кромка… — между тем объясняла Севастьяна.
— Поняла, — поспешила успокоить ее Мария, — все поняла.
Но Севастьяна, привыкнув иметь дело с детьми, не могла удержаться и не объяснить как можно подробнее. Чтобы не выветрилось за всю жизнь.
— Из покромок плетут и лапти, и половики… — продолжала она.
— Но что дальше? — подталкивала ее Мария. — Ты купила эти самые… покромки?
— Не-ет. Я распустила чулки.
— Вот и дари тебе подарки! — фыркнула Мария.
А Севастьяна продолжала:
— Я немного кумекала в вязании, когда была еще девушкой. Теперь вспомнила… правда, столько свечей извела, две ночи сидела, разбиралась. Но все поняла.
— Значит, ты их… обратно связала? Те самые, подаренные? — изумилась Мария.
— Да что ты! — Севастьяна махнула рукой, и так возмущенно, что молодая женщина расхохоталась. Чуть громче обычного, что не прошло незамеченным для Севастьяны. Волнуется, отметила она. — Не-ет, я засадила за работу своих девочек. Объяснила. Показала. — Она повертела ступнями, чтобы Мария лучше рассмотрела, как вывязана стопа и особенно пятка. — Знаешь, — она хитро посмотрела на Марию, — если сделаешь вид да еще сама поверишь, будто ты можешь что-то, чего на самом деле не умеешь, то и другие не усомнятся, поверят.
Что-то в словах Севастьяны задело Марию, она не додумала до конца, что именно. Но почувствовала, как настроение внезапно поднялось, волнение, которое не отпускало с самого утра, с того мига, как она открыла глаза, утихло, и она, кивая на чулки, похвалила:
— Веселые какие, как радуга.
— Хочешь, девочки тебе такие свяжут, — предложила Севастьяна.
— Тогда и Лизе. Но чтобы точь-в-точь как мне. Ладно? — Сама того не замечая, Мария свела брови, а Севастьяне показалось, что в ее словах есть какая-то особенная горячность, прибавляющая смысла простым словам. Она не знала, что это, но надеялась узнать. — Хитрая ты, Севастьяна! — Мария шутливо погрозила пальцем.
— Да что же во мне хитрого? — деланно изумилась женщина, подбирая под себя ноги.
— Ну да, святая простота! — фыркнула Мария и подпрыгнула на оттоманке. Пышная юбка фисташкового кисейного платья колыхнулась легким облачком. — Я поняла твой намек.
— Да нет никакого намека, — заспорила Севастьяна.
Но Мария не унималась. Она не могла сказать, что обрадовало ее в словах Севастьяны и вселило беспричинную уверенность в себе. Поэтому попыталась зайти с другого бока, чтобы выяснить для себя самой.
— Как же нет? Сказала бы мне прямо: «Не умеешь толком плести кружева, а учишь моих девочек, как стать самыми лучшими мастерицами». — Мария вздохнула и добавила: — Конечно, разве сравниться мне с Анной? — Она пожала плечами. — Невозможно. У нее рукодельный дар в крови. Ты ведь знаешь, что ее бабушка вывезена из Голландии?
Севастьяна помолчала, пытаясь понять ход мыслей Марии. Нет, что-то другое таится под ее желанием поспорить, решила она. На самом деле Мария плетет кружева ничуть не хуже своей Анны, к тому же она никогда не старалась приуменьшать свои, таланты. Напротив, всегда ими гордилась. И было чем — только здесь, в Лальске, она взяла в руки коклюшки. Понятное дело, интереснее плести кружева, чем сплетничать с местными купчихами.
— Я слышала ее историю. — Севастьяна вздохнула и провела рукой по темным, туго стянутым на затылке волосам. — Все мы тут со своими историями. Незачем и романы по-французски читать. — Она кивнула на столик возле оттоманки, на котором лежал до половины разрезанный роман. — Скучно стало, да?
— Напротив, — ответила Мария. — Мадам Коттен, «Амалия Мансфилд». Такие стра-асти… Вообще-то, я думаю, французские романы читают не ради самих историй, а…
— А для чего же тогда? — перебила Севастьяна.
— Ради красоты, которой в жизни не бывает. Они рисуют такое счастье, которое человеку не суждено испытать. — Внезапно губы ее слегка скривились, словно ей самой такое счастье кажется недосягаемым.
Севастьяна заметила. Она предполагала, в чем причина, но сделала вид, что не догадалась ни о чем.
— Мари-ия, да от тебя ли я слышу? Тебе ли печалиться? По правде сказать, я думала, что такого счастья, как у тебя с Федором, не бывает. Муж носит на руках. В самые дорогие меха укутывает. А дом! — Она обвела глазами зал. — Да разве было тут что-то похожее до тебя?
Мария скромно опустила глаза. Севастьяна говорила правду. Такого дома, каким стал дом Финогеновых, еще поискать. И не только в Лальске не найти. Конечно, не ее одной в том заслуга — Федор, насмотревшись, как живут в других странах, решил переделать свой дом. Он построил галерею, которая соединяла старую часть и новую. Старая часть дома была обыкновенной северной постройкой — жилье и двор под одной крышей. Так строили здесь от века, из-за холодных зим. Чтобы, открывая дверь не впускать холод, объяснил ей Федор. Новая половина похожая, но внутри это совершенно иное жилье. Дорогие обои на стенах, которые и в Москве и в Питере не в каждом богатом доме. Тяжелая мебель из карельской березы, от которой веет уютом и покоем. Мягкие ковры на полу, располагающие к жаркой неге, словно не северные виды за окном — серое небо, подпертое высоченными соснами и елями, — а восточные пейзажи с их райскими кущами. Занавеси, забранные золотыми нитями, спускаются с потолка до самого пола.
— Ах, Мария, когда Федор на тебя смотрит, у него глаза… поют!
Мария засмеялась и почувствовала, как щеки розовеют.
— Глаза не могут петь.
— А как ты на него посмотришь, — она зажмурилась. — Только бы тобой и любоваться.
— Спасибо, Севастьяна. Ты меня любишь. — Мария вздохнула. — Как хорошо, когда тебя любят. — Она улыбнулась, и в улыбке была заметна тревога. — Вот и Лиза приезжает… С часу на час. Она меня тоже любит. И я люблю ее.
От этого перечисления любовей Мария и впрямь почувствовала себя лучше. Какой прок печалиться? Никакого. Она и не станет.
— Вот потому-то я и пришла, — сказала наконец Севастьяна. — Хотела узнать, придешь ли сегодня учить моих девочек? А теперь сама вижу. — Она кивнула на кошку, которая до сих пор сидела на подоконнике. — Гуань-цзы гостей намыла и теперь ждет, глаз с дороги не сводит. Не приходи к нам сегодня. — Она положила свою руку на колено Марии. — Не приходи, — повторила она и поднялась.
Мария сидела и смотрела на Севастьяну снизу вверх. И снова восхитилась ее статностью и красотой. Сколько в ней достойной силы, подумала она. Силы, точно. Иначе не скажешь. Рядом с ней спокойно и уверенно.