Прощай, пасьянс
Шрифт:
Риск велик, но таковы Финогеновы.
Севастьяна всегда хорошо чувствовала людскую природу, но еще лучше узнала ее через воспитательный дом. Сироты ведь не с неба падают, их рожают люди. Она узнавала, кто чей, не из простого любопытства, а давно уверовав в истину, что яблоко от яблони недалеко падает.
Занимаясь такими разысканиями, она обнаружила, как много людей завидуют всем Финогеновым, самым удачливым купцам в этих местах. Даже те, кто палец о палец не ударил, чтобы чего-то добиться, и с печи не слез. Не на пустом месте родился Федор, он и сам не стал пустым местом, но зависть к нему родилась с его первым криком и первым вздохом.
Севастьяна приняла за свою жизнь много родов, после которых немало младенцев увезла к себе в дом. Были в этом доме и отпрыски ветвистого рода Финогеновых, в том числе и детки Павла. Недавно последний прибыл — похожий на него, но слишком чернявый, Ванечка. Привезли его из самой Вятки. Говорят, мать у него цыганка. Сама погналась за табором, а мальца кинула.
Теперь ходят про Павла слухи, что он не вылезает из Москвы. Сам он рассказывает, будто возит меха из Вятки на Кузнецкий мост, в дом француженки-шляпницы, которая шьет из этих мехов парижские шляпы.
Она усмехнулась. Ну-ну, если бы дело было в одних шляпах… Привозят купцы на Лалу иные слухи. Нехорошие. Будто в последнее время Павел на всех углах кричит, мол, скоро пристроит все батюшкины денежки… Есть, говорит, куда.
Она встала из-за стола, взяла шкатулку с деньгами, опустила ключи в карман и подошла к подоконнику. Указательным пальцем провела по нему, и гладкая, казалось, доска приподнялась в одном месте. Севастьяна подняла ее выше и спустила шкатулку в тайник. Она сама придумала его и очень была собой довольна. Никому в голову не придет, что тайник прямо на виду. Обычно все ищут в стене или под половицей.
Севастьяна уже почти закрыла тайник, но потом поколебалась и снова открыла. Она вынула одну ассигнацию из уложенных в шкатулку.
Ей часто приходится задавать кое-какие вопросы, а ответы всегда стоят денег. Пускай будут деньги поближе.
4
Коляска подпрыгивала на неровной дороге, но Лиза не замечала тряски. Сейчас все ее мысли были заняты одним — поскорее увидеть сестру, которая позвала ее.
На помощь.
Стоило подумать о том, что ей предстоит, и Лиза чувствовала, как непривычно быстро колотится сердце, а холодный пот колет спину, несмотря на жару.
Сестра написала то самое письмо, которого она ждала. По сути, это письмо они начали писать давно и вместе, когда вдруг догадались о том, чем они, при полном сходстве, все же отличаются друг от друга.
Они продолжили его писать, когда Мария и Федор полюбили друг друга. Когда Лиза увидела заплаканное лицо сестры, сидевшей в комнате, не зажигая свечи, возле окна, за которым падал снег.
— Что ты здесь делаешь? — изумилась Лиза.
— Смотрю, — сказала сестра, вытирая слезы.
— Что ты видишь? — насмешливо поинтересовалась Лиза. Она явилась в прекрасном настроении после прогулки верхом.
— Снег все накрыл белым. Все, что было. Значит, все умерло. Для меня по крайней мере. — Мария всхлипнула. — Ну и пускай, — проговорила она, сморкаясь в батистовый платочек.
Лиза перестала расстегивать золотые пуговицы на зеленом платье для верховой езды.
— Ты о чем? — нахмурилась она, все еще находясь во власти недавнего полета на Резвунчике. Она пока не отошла от гонки, мышцы ее хрупкого, как у сестры, тела хотели продолжать движение, потому что конь заставляет всадника напрягать каждую мышцу, чтобы удержаться в седле.
— Я о чем? — всхлипнула снова Мария. — Я…
— Ну да, ты, моя милая половинка!
— Ах, если бы точная половинка… — Голос Марии задрожал окончательно, она сдалась под натиском охвативших ее чувств. Батистовый платок был уже ни к чему. Ему не впитать в себя безудержный поток слез.
Полное несчастье угадывалось не только в голосе, но и в позе Марии. Ее домашнее голубое платье с высоким лифом натянулось на спине, а длинная рыжая коса безжизненно или равнодушно свисала по спинке стула. Точно коса жила отдельной жизнью, никак не связанной с Марией. Чужая.
— Ты сомневаешься? До сих пор? — не думая, спросила Лиза.
— А ты — нет? Ты забыла?
В голосе сестры Лиза услышала упрек, ее рука замерла на очередной пуговице.
Мария продолжала:
— Я о том, почему не могу позволить себе… — Она шумно набрала воздуха, словно испугавшись, что ей его не хватит.
Лиза почувствовала, как у нее самой слезы подступили совсем близко. Она уже знала, что сейчас произнесет сестра. Она метнулась к ней, обняла за плечи и заставила себя с неколебимой уверенностью сказать, опередив Марию:
— Ты можешь позволить себе любить и выйти замуж.
— Но как же… потом? После? Федор мечтает о наследнике.
— Он у него будет, — твердо сказала сестра.
— Доктор в Париже говорил совсем другое… — Голос Марии звучал тускло, каким стал заоконный свет.
— Но я не доктор. Я твоя половинка. Того, чего нет в тебе: есть во мне.
— Ох, Лиза!.. — Мария печально засмеялась. — Мы уже не те девочки, которые открыли то, что открыли.
— Но открыли, — заторопилась Лиза. — Сами, без всякого доктора. Потому что понимаем друг друга без слов. Вот ты сейчас наверняка скажешь, с кем я каталась, какой был подо мной конь? — Сестра попыталась с помощью легкого вопроса позволить Марии убедиться, что на самом деле им не нужны слова.
— Ты каталась с Жискаром на Резвунчике, — бесцветным голосом ответила Мария, но все же некоторую живость в тоне сестры Лиза уловила.
— О чем мы с ним говорили? — смеясь, спросила она. — Быстрее…
— Он в третий раз предлагал тебе выйти за него.
— А я?
— Ты согласилась.
— Ох! Ну что, убедилась? Мы все знаем друг о друге без слов, моя дорогая сестра.
Знала она и о том, что именно эта новость, о которой догадалась Мария, ввергла сестру в еще большую печаль. Она сидела без света в комнате и смотрела на снег, зная, что сегодня Лиза наконец даст Жискару свое согласие. Тогда, думала Мария, она останется один на один со своей бедой.