Прощай, пасьянс
Шрифт:
— А ты не думай. Тебе-то что? О тебе я позаботился. — Он самодовольно усмехнулся. — Ты меня не забудешь до конца дней.
— Спасибо, Степан. Но… но мне жаль Федора. — Она внимательно посмотрела на него. По ее черным глазам было видно, что она ждет ответа.
— А чего ты его раньше срока оплакиваешь? — ухмыльнулся он. Потом сощурился и спросил: — Или знаешь чего? Чего я не знаю?
— Нет, — ответила она.
— Так чего же? У меня дети посыпались через девять месяцев после венчания. Так, может, за пять-то лет, которые я дозволяю ему с женой пустовать, — он поднял вверх
— Но почему? — не понимала Севастьяна, хотя подозревала в этом условии корысть. Он делал это в пользу младшего. Павла.
— Почему, почему! — Степан сердито махнул рукой. — Неужто не ясно? Зачем ему столько моих денег, если он осунется бездетным?
— А если они родятся через шесть лет? Бывает, дети рождаются и на десятый год после венца, — упорствовала Севастьяна.
— Стары будут оба. Кровь испортится. Пускай жену любит так, чтобы до тридцати своих лет с первенцем управиться.
— Тебе не нравится Мария?
— Мария? — Он умолк. — Мария — картинка. Украсит собой дом. Мария — игрушка. Но не похожа на ту, которая каждый год будет стельная.
— Ты прямо как про корову, — поморщилась Севастьяна. — А зачем чтобы каждый год?
— Вот и ты тоже… Ты не из тех, что стала бы рожать каждый год.
Севастьяна усмехнулась:
— Так что же?.. Жена, по-твоему, только рожать и приспособлена Господом?
— А ты как думала? Не зря китайцы оплакивают смерть не жен, а красивых гетер.
— Но мы же не китайцы. Ты на них прямо помешался.
— Ты бы тоже помешалась, попади туда! — бросил Степан.
— Не попаду.
— Вот и хорошо, что не дано такое увидать женщинам.
— Но ты ведь не был против, когда Федор женился на Марии? — Севастьяна решила вернуться к прежней теме.
— Нет, а зачем? Мужик хочет утолить свою страсть. Благое дело. Но детей придется рожать другой, если она не станет.
— Но он не изменит Марии! — с жаром воскликнула Севастьяна. Она и сама не знала, что настолько сильно полюбила эту девочку.
— Да я и не жду, — спокойно сообщил Степан. — Потому и вношу перемены в дедовы условия о наследстве. Пускай Финогеновых детей делает Павел. — При упоминании имени любимца лицо Степана расплылось, он засиял, будто масленичный блин.
— Ох, несправедлив ты, батюшка, — покачала головой Севастьяна.
— А что же, справедливее будет, если Федор только и станет делать, что валяться со своей красавицей на мягкой перине да мои деньги тратить?
— Но почему ты думаешь, что он не будет их сам зарабатывать? Он весь в тебя. Не чета Павлу.
— Мужик в положении Федора, то есть при хороших деньгах, знаешь когда сам зарабатывает?
— Когда?
— Не когда ему есть на кого их тратить, а когда есть кому оставить. Вот в чем беда-то.
— А Павел…
— Павел моложе Федора, и, заметь, намного. Поскребыш мой дорогой. — Он вздохнул. — Матушка его преставилась раньше срока, я полагаю, потому, как отдала ему все свои последние силы. Она ведь и не встала после родов. Но красавца выродила. Подарочек мне за все про все. Павлу деньги наследные будут гораздо нужнее. Я это точно знаю.
Севастьяна так не думала, но ее ли дело спорить со своим любовником о его домашних делах? Она заставила себя вчитываться в строки завещания, чтобы не упустить ничего важного для Степана.
— А ты сам до этого дошел? — все же не выдержала и спросила она.
— Китайцы надоумили дедову волю чуток подправить.
— Да как же это они сделали?
— Я тебе уже говорил, они считают, что молодость кончается в тридцать лет. Вот я и подумал…
Севастьяна указала на некоторые строки, Степан поправил своей рукой и положил бумагу в шкатулку, в тайник, где хранилось все самое ценное. Хранилась у него там еще одна вещица, которая тешила его душеньку. Сильно раззадоривал его чудной подарок одного китайца. То была шапка с шариком. Толмач пояснил слова китайца, что такие шапки носят у них чиновники с первого ранга по девятый. Когда любезный китаец раскинул перед ним разные, предлагая на выбор, то Степан польстился на ту, что с золотым шариком. Хотелось ему сначала ухватиться за шапку с сапфировым шариком. Но золото… Ох… золото. Оно способно отвратить от красоты ради богатства.
Китаец надел ему на голову эту шапку, а себе — с красивым коралловым шариком и тотчас принялся кланяться. Удивленный Степан позвал на помощь толмача, а тот ему объяснил, что Степан выбрал шапку, сам того не зная, самого высшего, девятого разряда! А его хозяин имел право только на шапку первого. В которой и был. Потому он так горячо и кланялся. Заискивает, пояснил толмач.
— Скажи ему, — велел Степан, — что русский купец нюхом чует все, что высокого полета.
Эту шапку Степан привез с собой и надевал ее ради веселья, когда занимались они своими играми с Севастьяной…
— Ну, кто выше, а? — хохотал Степан, и он на самом деле был всегда выше…
Когда пришел тот миг, когда вынули бумагу и зачитали детям отцовскую волю, они не сильно удивились. Федор усмехнулся — он все же надеялся, что отец поделит иначе то, чем владел. Но не огорчился. Он только что женился и был уверен, что его красавица жена одарит его за отпущенные батюшкой пять лет никак не меньше чем тремя сыновьями. А то и больше, если вдруг родятся близнецы. А ну как три раза по два? То-то батюшка с небес увидит да охнет от зависти.
Так говорил он, шуткой успокаивая, встревоженную Севастьяну, которую вместо отца стал опекать с ее воспитательным домом. Причем отец и об этом позаботился — деньги на содержание дома он заложил в Федорову долю. А если эта доля перейдет к Павлу, то придется домом заниматься брату. Об этом Севастьяна не могла не беспокоиться.
А теперь у Федора остался год. Он к тому же уплывает в Америку.
Севастьяна вздохнула. Она понимала, что Федор старается соломку, как говорится, подстелить, чтобы помягче было падать, если что. Он хочет завязать дела с такими купцами за морем, которые не всем по зубам. И даже если отдаст он наследную долю — то есть все, что пришло ему от отца, — все равно будет при деньгах. Роковой срок, отпущенный Степаном старшему сыну, минет, когда он вернется из дальнего похода.