Прошлой осенью в аду
Шрифт:
– Извините, ради Бога, уважаемый... Евгений Федорович? Извините! Я не хотела, чтобы Юля беспокоилась, но уж это такой человек – чуткий, отзывчивый, неравнодушный, – завела она неестественно слабым голосом. – Со мной случилось несчастье. Вот видите, травма!
Тут Наташка сделала очередной виток абсолютно здоровой с виду толстой ногой:
– С этим я еле доползла до Юли. Она оказала мне первую помощь. Знаете, она прекрасно накладывает шины! Если у вас что случится, то наложит и вам.
Что она плетет? Где это, интересно, у нее наложенная мной шина? Что-то не видать!
– Мне надо теперь домой, и Юля взялась меня довести. Что бы я делала без нее? Редкой души человек!.. А-а-а!
Это был такой фальшивый стон, что на девятом этаже за дверью нервно залаял доберман.
– Нет, я чувствую, мне совсем плохо, – стонала травмированная. – Юля, ты еще немного должна побыть со мной! Мало ли что... Я одна, в пустой квартире... С травмой! Вдруг мне понадобится массаж сердца? Юля, не оставляй меня одну! Я тебя не отпущу! Ради Бога...
Евгений Федорович?.. поймите: она должна быть со мной в такую минуту!
– Может, вам лучше в больницу? – наконец пришел в себя Чепырин. Он все еще не терял романтических надежд.
– Нет, нет! – вскрикнула Наташка. Она вместе со мной картинно привалилась к стене и подняла ногу. – Попасть в руки черствых дежурных костоправов? Это же врачи-убийцы! Нет, только не это! Завтра я пойду к знакомому хирургу. Он бог! Ему я всецело доверяю. А эту ночь придется терпеть. Мне не впервые. Но Юля не может оставить меня, поймите же!
Евгений Федорович обреченно покосился на свои астры. Наташка, вскидывая ногу, стала проталкивать меня по лестнице в прежнем направлении.
– Позвольте, может, я вам помогу?
Наконец-то догадался предложить свои услуги! И очень кстати: я уже устала подпирать Наташку. Бедный Чепырин сунул свой букет к водке и «Буратино», а пострадавшая изо всех сил налегла на его руку.
– Юля, отдохни немного, милая, – пропела она слащавым голосом профессиональной тяжелобольной. – Ты можешь пока пакетик нести.
Я приняла у Чепырина его пакет и поплелась сзади, наблюдая этот дурацкий фарс. Хорошо, что стемнело – я никак не могла все время держать на лице необходимую озабоченную мину. Еще я боялась, что мы встретим кого-либо из знакомых, и придется как-то объяснять происходящее. Но все сошло гладко, только Евгений Федорович один раз сам остановился и, клонясь под тяжестью бессовестной Наташки, сказал:
– Послушайте, Юлия Вадимовна! Может быть, мы проводим вашу подругу домой, вы ее успокоите, сделаете свой массаж, дадите какую-нибудь таблетку, и...
– Нет! – взревела вконец разрезвившаяся Наташка и стала картинно оседать прямо на асфальт (наша группа тащилась уже по двору), – Юля, не оставляй меня! Я хочу жить! Мне только эту ночь продержаться!
Испуганный Чепырин поволок ее дальше. В конце концов мы оказались перед дверью Наташкиной квартиры на втором этаже. Моя подруга отвалилась от совершенно взмокшего Чепырина, вырвала из моих рук пакет и вручила хозяину:
– Спасибо, спасибо вам... Евгений Федорович?.. Вы большой души человек! И до свидания. Пошли, Юля!
–
– Это соседи! Неплохие люди, но каждый день у них гулянка. Я тут на подселении живу. Одна, совсем одна. В пустой комнате... Эта ночь! Без Юли я ее не переживу. Она открыла дверь ключом, втолкнула меня в прихожую и долго еще благодарила Чепырина и махала ему вслед якобы дрожащей рукой.
Глава 4
Скала Горящих Сердец
Мне сразу понравился Дима Сеголетов. Со стыдом признаюсь. Главное, не знаю, как это вышло. Ведь к Наташке я явилась, полная страхов, кончина капитана Фартукова тоже не веселила, после топорного обмана Чепырина осталась неловкость. В общем, нехорошо было на душе.
Зато у Наташки дым стоял коромыслом. Может, этого мне как раз и недостает? Может, хватит быть хичкоковской героиней, дрожать взаперти, шарахаться от белых плащей и умывальников? Нет, довольно! Теперь я буду кокетничать и громко смеяться. Компания как раз подходящая. Даже удивительно было, что всего несколько человек устроили такой карамбой. Кроме Наташкиного Вовы, который хохотал и шлепал ладонями по животу, много шуму производил небольшого роста, лысый и загорелый живчик. Как я поняла, живчик был врачом, и поначалу я приняла его за Диму Сеголетова и даже возмутилась, с какой стати такой невзрачный тип зарится на мою квартиру. Однако выяснилось, что это другой доктор, что жене его позавчера вырезали щитовидку, что он из-за этого столуется по знакомым и очень тоскует. Хохотал он, как сумасшедший. Несколько других гостей подхихикивали.
– Ну, как тебе Дима? – спросила Наташка, когда я, прослушав пару малоприличных Вовиных анекдотов, зашла к ней на кухню.
– Дима? Который там Дима?
– Да он же в кресле сидит, за телевизором. Иди, глянь, – посоветовала Наташка, густо посыпая толстобоких кур укропом.
Я пошла и глянула. Дима действительно сидел в указанном месте. Он походил на неброско раскрашенную античную статую, одетую в светло-коричневый костюм. Димин нос составлял со лбом совершенно прямую линию. Такое в наших краях редко встречается. Красивый малый.
Я вернулась к Наташке и вяло сообщила, что Диму видела. Она посмотрела на меня сочувственно и сказала:
– Тебе нужно выпить. Ты слишком многое пережила за последние дни.
Я вообще не пью. Вино мне кажется невкусным, от шампанского болит голова, водку в рот взять могу, а вот проглотить – нет. Наташке это непонятно, а поскольку непонятное обычно пугает, она считает, что именно это мое свойство – причина всех моих неудач.
– Ты слишком мнительна и привередлива, – говорит она обычно. – Таким надо слегка попивать. Зальешь шары, и все будет в розовом свете.