Прошлой осенью в аду
Шрифт:
Глава 5
Мне угрожает опасность
– Хотели бы вы, чтобы ваша кожа напоминала лепесток сакуры?
Глупая, конечно, фраза, но меня она сразила. После Наташкиной вечеринки я проснулась наутро разбитой и очень не в духе. Зеркало отразило помятую физиономию в окружении всколоченных волос. Я лениво взяла расческу и собралась было примять всклоченность, но звонок в дверь не дал этому осуществиться. Даже в невменяемом состоянии я ни за что так поспешно не побежала бы открывать, если бы не была уверена, что это Макс. Ребенок вчера еще просился домой, а я было настолько жестока и порочна, что не пустила его ради сомнительных
– Хотели бы вы, чтобы ваша кожа напомнила лепесток сакуры?
Этот вопрос сбил меня с ног. Я только что наблюдала в зеркале свою несвежую блеклую наружность и решила, что надо мной издеваются. Я открыла рот, чтобы нанести ответное оскорбление, но в меня пестрой дробью полетели слова.
– Секреты традиционной восточной медицины и прежде недоступные непосвященным тайны обольщения японских гейш, помноженные на достижения новейших биохимических технологий дали возможность вам уже сегодня пользоваться уникальным средством, которое за девять с половиной недель вернет вашей коже гладкость и упругость. Ваши глубокие морщины разгладятся, восхищая его и ее...
Я выслушала порядочно этой абракадабры, прежде чем сообразила, что передо мной стоит бродячий распространитель косметики, прочесывающий район в надежде найти подходящих идиотов и всучить им свою туфту. По сути дела, эти распространители – несчастнейшие люди. Их гонят отовсюду, как шелудивых собак. И не гнать их нельзя! Хотя бы вот этого... Пока я окончательно просыпалась и наливалась злобой, неизвестный молодой человек успел распахнуть свой баул и вынуть оттуда несколько желтых коробочек с каким-то кремом. Не переставая тараторить и ловко удерживая открытый баул в изгибах своего длинного тела, он тонкими и сильными пальцами виолончелиста (у кого еще может быть такая сноровка?) тут же открывал коробочки, вынимал баночки, открывал баночки, приподнимал блестящие пленки на них, давал мне нюхать, закрывал снова и показывал инструкции на совершенно непонятном языке, вроде венгерского. У меня просто в глазах рябило. Я не могла ни слова от себя вставить. Продавец кремов говорил невероятно быстро и непрерывно, будто и не дышал. Вызубренные слова скакали у него во рту, как горох в погремушке. С большей скоростью информацию передавал только Аллах, который внушил Магомету текст в сорок тысяч слов, пока тот моргнул. Но и этот молодой человек секунд за сорок успел мне смертельно надоесть. И я решила, не вдаваясь в объяснения, быстро захлопнуть дверь.
Опытный торговец кремами непостижимым образом разгадал мое намерение. Я еще не успела взяться за дверную ручку, как он уже высунул за порог ногу, обутую в пыльный мокасин большого размера, и завопил нечеловеческим голосом:
– Как! Вы не желаете проникнуть в тайны неувядаемой сексуальной притягательности японских гейш?
– Не желаю! – взвизгнула я в ответ и стала давить мокасин дверью.
– А тайское молочко свежести для дряхлеющих век? – не унимался молодой человек. Помимо мокасина он пытался втиснуть в щель и свою виолончельную пятерню, между пальцами которой ловко были зажаты баночки с кремами. Я совершенно озверела.
– Чтоб ты скис! – выкрикнула я и изо всех сил наступила на мокасин. Его болтовня не прекратилась, только пошла на другой ноте, более жалкой и пронзительной. Он и не думал сдаваться.
Только тогда я догадалась заглянуть в лицо этого мученика торговли вразнос. Вот дура! Почему я не сделала этого раньше? Лицо было определенно знакомое – бледное, продолговатое, по-молодому не вполне чистое. Голубые глаза смотрели на меня открыто и наивно, наверное, так получалось от боли. У него даже слезы выступили! Стрижечка короткая... Где же я могла все это видеть?
У меня плохая память на лица. Вернее, сами лица я запоминаю отлично. Могу, например, как живую помнить какую-нибудь толстоносую тетку, которую я мельком видела в автобусе, когда училась еще в седьмом классе. Зачем я помню ее? И сотни других? И как изгнать эти ненужные лица из моих несчастных, лишенных логики и системы мозгов? Чаще всего, помня сами лица, я напрочь забываю, где я их видела и чьи они. Никакой связи, никаких причин и следствий – так, картинки. Сами по себе. Лицо торговца кремами явно было мне знакомо. Я стала перебирать подходящие варианты. Бывший ученик? Сын одноклассницы, рано выскочившей замуж? Сосед со старой квартиры – мальчик, выросший за девять лет, пока мы здесь живем?
И вдруг я похолодела: передо мной стоял, на меня смотрел, в мою квартиру лез ужасным поношенным мокасином позавчерашний маньяк из троллейбуса! Как я могла открыть дверь? Куда я смотрела? Почему не обратила внимания хотя бы на белый плащ!.. Во рту у меня пересохло, и я из последних сил налегла на дверь. Но маньяк терпел, лез и все бормотал про сексуальность гейш. Колготки на березках, менеджер Харлампиева, покойник капитан Фартуков поплыли перед моими глазами бесплотные, плоские, радужные, как бензиновые пятна в лужах. Я все еще пыталась закрыть дверь, но сил уже не было. Цветной мир вокруг внезапно посерел, заволокся мутью, пол поехал из-под меня куда-то вперед, и я провалилась в потемки.
Очнулась я на собственной кровати, почему-то мокрой. Подушка была мокрая, простыня мокрая, халат на мне спереди тоже мокрый и противно прилип к телу. Когда я открыла глаза, то прямо над собой увидела молодого человека в белом плаще и с кружкой в руке. Он собирался вылить на меня очередную порцию воды, но увидев, что я пришла в себя, поставил кружку на стол и радостно вскрикнул:
– Вы очнулись! Наконец-то! Как вы меня напугали! Вы так внезапно упали... Я искал нашатырный спирт, но не знаю, где он у вас тут... Попробовал поднести вам к носу восстановитель густоты бровей – он есть у меня в наборе гейш и страшно вонючий! – но не подействовало... Я совсем отчаялся и стал воду лить. Вам лучше? Как вы себя чувствуете?
Чувствовала я себя отвратительно. Руки и ноги были, как тряпичные, перед глазами сетка с мушками, от мокрого халата озноб и волны гусиной кожи по всему телу. И соображала я еще плохо, иначе заново хлопнулась бы в обморок: сексуальный маньяк в белом плаще уселся рядом с моей кроватью в кресло. Мокасины он где-то снял и был в носках, причем на пятках у него зияли порядочные дырки. Он и весь был какой-то грязноватый и неухоженный. И белый плащ очень несвежий.
– Вам ничего не надо? – заботливо спросил он. – Где же у вас нашатырный спирт? Впрочем, он уже не нужен. Может, вас укрыть? Вы вся дрожите.
Пока я собиралась что-то промямлить, он вскочил и накрыл меня сырым одеялом. Стало еще противнее. Однако мои мозги заработали, и первая мысль, помню, была: как я буду сушить мокрую подушку и прочее, когда на дворе конец сентября, а отопление еще не включили? Тут же я ужаснулась – какие пустяки лезут мне в голову! Если я сейчас умру, что за дело мне будет до мокрой подушки? Но зачем маньяк обливал меня водой, вместо того чтобы умертвить? Или ему нужно сперва притащить меня в Первомайский парк, раздеть там, нарядить березку, а уже потом уничтожить с утонченной жестокостью? Раздевать-то особенно и нечего, на мне один только мокрый халат. Что он будет теперь делать? И главное, что делать мне?