Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
— А что Галька, проворовалась, что ли? — уже понимая, что стряслось что-то похуже, пробормотал Панаев.
— Ну, ч-чудик… — Гоша аж захлебнулся. — Весь город уже болтает, а он напротив живет и не знает! Ты что, не слыхал, что убийство вышло? И драки не слыхал?
— Гуляли они вчера… — припомнил Серега. — Шумно, конечно, но как-то ничего… А кого убили-то?
— Галька убила. Не то братана двоюродного, не то племянника… С чего завелись, неизвестно, а только пошла драка. Ну, этот мужик, покойный, начал Гальку бить кулаками, как мужика, а она вилку, схватила да в глаз ему, аж до мозгов. Летальный исход. Всех уже выпустили, а ее посадили.
— Могут и отпустить, — осторожно произнес Владик. — Необходимая оборона…
— Оборона… — хмыкнул Гоша. — Она ж его так исковыряла, что мама родная не узнала бы, а потом еще и на остальных с топором кидалась; если б не менты, еще пара трупов была бы. Засудят! Вышку не дадут, а лет на восемь — потянет. Я вон сам-то
— Судьба… — пробормотал Серега вслух. Оказывается, вчера в двух шагах, совсем рядом, произошло ужасное, Если Гальке дадут восемь — а могут и десять! — то она, отбыв все, выйдет уже старухой. И страшно будет — на ней на всю жизнь будет кровь… Вот тебе и истина в голом виде!
— А я вот уже третий день сухой, — похвастался Гоша, — назло сионизму! И не хочется.
«Неужели я ее любил? — сам себя озадачил Серега, не прореагировав на заявление Гоши. — Мрак какой-то… Всякий раз все по пьянке, одна похоть и больше ничего. Не любят же унитаз, когда в него мочатся… Она и в школе-то была страшненькая: толстая, грубая, задиристая. И в десятом уже могла послать матом. И шлялась со всякой пьянью… И воровала. Зачем она? Для чего родилась? Чтобы убить?»
— Пошел я, — сказал Гоша. — Стихи писать.
Серега не заметил, как он вышел.
— Ты тут пропадешь, — уверенно отрубил Владик, — сопьешься или… вилку в глаз воткнут. Страшное у вас место.
— А в Москве не страшно?
— В Москве… — Владик хмыкнул. — В Москве тоже. Но там есть на что отвлечься. Все-таки есть приличные места, где можно и с людьми посидеть, что-то увидеть, услышать. А здесь… Я бы недели не прожил.
— Я тут родился, мне проще. Ладно, кончим эту тему. Гостей, конечно, гнать не принято, но мне надо на работу идти. Да и у тебя дел полно. Время — деньги…
— Я все понимаю. Тогда — пока, будешь в Москве — заходи, не прогоним. — Он уже повернулся, но Панаев взял его за плечо:
— Погоди. «Истину» забирай. Смотреть на нее не могу.
— Ты что?
— Забирай, а то сожгу. А так хоть, может, продашь кому-нибудь…
— Я не могу… — У Владика забегали глаза и пересохло во рту.
Этот сумасшедший казался ему дьяволом. «Ведь спалит! Такие легко уничтожают самих себя и свой труд… И лезть в душу — бесполезно, там все — неопознаваемое, сплошная и непроницаемая черная полоса, из-за которой идет едва заметный, полупризрачный свет…» Владик устал бороться в течение трех секунд. Он сказал буднично и без каких-либо эмоций:
— Ладно. Давай.
Серега завернул «Истину» в старые газеты, перевязал шпагатом и отдал Владику. Тот медленно, нехотя пошел. Все время хотелось бросить картину и бежать, сесть в «Москвич» и с места гнать под сто километров, чтобы Серега не догнал…
— Пока, — сказал Владик, уложив «Истину» на заднее сиденье.
«Москвич» презрительно фыркнул, прощаясь с этой немощеной, полудеревенской улицей, и, брезгливо покачиваясь на рессорах, покатил прочь.
У Сереги на душе стало спокойно и тихо. Теперь можно было идти на работу.
В КЛУБЕ
Понедельник, опять-таки 16.10.1989 г.
Завклубом поставил перед Серегой боевую задачу. Других этот товарищ ставить не умел — прежняя служба обязывала. Был Иван Федорович замполитом батальона, за двадцать пять лет выше не пошел и приплыл в родной город, где ему и дали работу, точнее, опять-таки поставили боевую задачу. Клуб и впрямь дошел до ручки при прежнем товарище, который за относительно небольшие, но вполне судимые хищения перешел в категорию «граждан». А Ивану Федоровичу, «Исходя из решений», предстояло ликвидировать «нетерпимое положение», вывести клуб из развала, сделать учреждением культуры, а в перспективе — как говорил сам бывший майор — «в дальнейшем наступать в направлении хозрасчета». Задача эта, если продолжать военные аналогии, была сравнима со следующей: мотострелковому взводу с приданным танком, без поддержки артиллерии, разгромить неприятельскую армию, форсировать пару рек размером с Днепр и в дальнейшем наступать на Берлин, имея целью им овладеть. Но Иван Федорович хорошо знал, хотя и не воевал по-настоящему, что в бою главное — связь, и прежде всего начал ее устанавливать, а также вести разведку. Разведка донесла,
Далее Иван Федорович на почве любви к видео сошелся с юными гражданами городка. Брюс Ли Брюсом Ли, но мордобойные мероприятия надо было как-то систематизировать. Опять-таки, в глухом подполье, опасаясь статьи «О незаконном обучении каратэ», некий бывший прапорщик «спецназа» натаскивал сопляков всяким приемчикам. А в клубе были прекрасные, хотя и полузатопленные, подвалы. Майор связался с ВЛКСМ и военкоматом, нашел еще пару ребят из «афганцев» и создал под своей крышей военно-спортивный клуб. Прицепили его к ДОСААФ, стали проводить разные мероприятия… Отбирали в клуб ребят поздоровее, половчее, В ОСНОВНОМ' тех, кто и без всякого каратэ могли неплохо отделать. Собранные воедино мордовороты быстро сообразили, что теперь все прочие стаи в городе — тьфу, а клуб — их крепость. Десяток парней в голубых беретах и пятнистых комбезах поддерживали порядок на танцах. «Лишних» не пускали, если кто-то упирался и «выступал», быстро «вырубали» и, влив в рот стакан самогона, отвозили в вытрезвитель.
Чтобы пройти на танцы, нужно было выполнить два условия, быть трезвым, что считалось второстепенным, а самое главное — иметь при себе красненький «чирик». Человек, пришедший со стороны, скажем иногородний, мог пройти и за четвертной, если с ним не было кого-то из местных. Конечно, доход был не совсем «того», но зато приличный. Ведь нигде не указывалось: «Вход 10 руб.», просто на кассе уже почти с самого начала висело объявление «Билетов нет». Их действительно там не было. «Голубые береты» аккуратно распределяли их между своими по госцене. Симпатичная и не очень строгая девушка, конечно, могла пройти, но при определенных условиях… Об этих условиях ей довольно вежливо и корректно намекали. Если девушка оказывалась непонятливой и соглашалась, то подходил «кавалер», чья очередь была посещать «комнату сказок». Если все укладывалось в пятнадцать минут — дежурный по «комнате сказок», стоя за дверью, хронометрировал процесс — то «кавалер» ничего не платил. Если задерживался, то минута перебора стоила рубль. Довольно скоро все «непонятливые» перестали ходить на танцы. Сначала «комната сказок» была одна, но потом, когда Иван Федорович накопил достаточно средств, он оборудовал во всех кружковых комнатах так называемые «уголки отдыха» с мягкими диванчиками, и комнат стало десять. Теперь уже можно было сдавать их и на более долгий срок, и подешевле. Для «очень хороших людей» Иван Федорович бесплатно, чисто по-дружески, уступал помещения, сооруженные рядом с подвальными спортзалами и тиром. Там была сауна с бассейном три на три метра, ковры, зеркала и так далее., Тут сложилась нормальная, застойных времен обстановка… Где-то была гласность, какие-то мелкие и вздорные людишки даже писали в инстанции, чуть ли не в ЦК. Были и комиссии из обкома, и из облисполкома. Была какая-то статейка в прессе, точнее, письмо. Но были и ежегодные победы, и грамоты, и шквал негодующих откликов на статью под общим лозунгом: «Клеветников — к ответу!» И официальное заключение: заведующий клубом — истинный борец за перестройку, клуб его и «голубые береты» — ценный опыт в борьбе с молодежной преступностью и важный вклад в военно-патриотическое воспитание молодежи. И уже появилось решение «райкобры» и «горкобры» о создании филиалов военно-патриотического клуба во всех школах и ПТУ… Нельзя же душить начинание, не те времена!
Днем, как уже упоминалось, клуб периодически арендовали разные неформалы: «мемориальщики», «памятники», «экологи», еще какие-то. Первые все пытались найти место, где захоронены жертвы сталинизма. Раз кто-то нашел Калитаики и Куропаты, значит, и здесь, поблизости, должно быть что-то такое. Перекапывать городское кладбище исполком не позволил, и «мемориальщики», испросив разрешения, провели митинг перед горкомом. Собрались человек пятьдесят, два часа покричали и разошлись, потому что ни разгонять, ни сажать их никто не стал. Их просто не заметили. После этого «мемориальщики» стали копать по лесам и болотам и в клуб приходили редко, только в очередной раз поругать покойного генералиссимуса да обсудить еще одну версию, ще могут располагаться местные Куропаты.