Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
Шрифт:
«Памятники» сначала искали в городе масонов, но те так глубоко законспирировались, что найти их не удалось. Зато нашелся в городе не до конца разрушенный храм Вознесения, построенный и освященный в 1908 году от щедрот купца Симеона Семизадова. Как выяснилось, церковь Вознесения стояла на фундаменте от рухнувшего в 1898 году каменного храма века, а тот в свою очередь — на месте деревянной церкви, спаленной татарами при набеге на Москву аж в 1571 году. Позже в летописях обнаружили, что и этот храм оказался не первым, самого раннего так и не нашли.
«Памятники» занялись было делом, начали восстанавливать храм Семизадова, но тут у них возникли расхождения. Некоторые заорали, что не нужно сооружать памятник самодовольному
Для того чтобы восстанавливать дубовый храм, нужно было снести то, что осталось от каменного, а на это идти не желали, поскольку уже было доложено наверх об обнаружении и взятии под охрану храма Семизадова. Кроме того, с дубами в районе была напряженка, а «памятники» требовали ставить церковь именно из дуба. Когда же где-то в глухом углу района обнаружилась невырубленная дубрава, то на ее защиту стеной встали «экологи». Эти ребята очень жалели, что поблизости нет ни атомной станции, ни химзавода, а то они бы их точно закрыли. Пока, вооруженные средствами радиационной и химической разведки, они бегали вокруг завода и искали, не загрязняет ли кто-нибудь чего-нибудь. Но назойливость их была напрасной. Завод был более-менее чистым, никаких атомных бомб не делал и даже пластмасс не выпускал. Зато огромную городскую свалку «экологи» как-то не тревожили. А именно там, на этой треклятой свалке, зарождался гнусный гнилой ручей, который тек в реку и травил рыбу и воду. Более того, когда горкомхоз собрался соорудить цех по утилизации мусора и даже закупил где-то подходящее импортное оборудование, защитники окружающей среды завопили, что утилизация мусора вызовет колоссальное загрязнение воздушного бассейна.
Никто, конечно, толком не стал слушать ни райком, ни горком, ни горкомхоз. Тут все неформалы чохом завопили о кознях аппарата, собрали толпу, провели митинг, угрожали провести забастовку и еще что-то. Начальство оглянулось наверх, а там, тоже опасаясь, что «нагорит» от еще более высокого начальства, дипломатично промолчали. В результате ящики с оборудованием были поставлены ржаветь на товарной станции, а горкомхоз надолго сел на мель.
Если бы Серега был такой же, как Гоша, то, без сомнения, подумал бы, что всех неформалов готовят в ЦРУ и тоннами сбрасывают на Советский Союз с парашютами или без. Конечно, он так не считал, но особо теплых чувств к ним не испытывал. Умные и даже интеллигентные ребята тратили время черт те на что, а жить становилось все хреновее и хреновее. Хотели они этого или не хотели, но все их дела выходили боком. Даже если бы они просто сидели и протирали штаны, то пользы было бы больше.
Иван Федорович у неформалов всех направлений пользовался репутацией либерала и плюралиста. Во-первых, позволялось проводить собрания, когда пожелаете. Два часа аренды бывшего агитпункта, ныне «общественно-политического центра», обходились в сто рублей, а кинозала — в тысячу. Но при этом можно было не беспокоиться, что помешают говорить, что начнут разгонять, выгонять и так далее. По крайней мере, в течение оплаченного времени. Чтобы неформалы не передрались, их собрания проводили в разные дни недели. Скажем, «памятники» заседали в понедельник, «мемориальщики>> — в пятницу, а «экологи» — в среду. Единственно, чего требовалось от них — это не ломать мебель и точно укладываться в оплаченное время. Если заседание затягивалось, то заходил развязной походочкой «голубой берет» и, старательно подражая незабвенному матросу Железняку, говорил: «Граждане, караул устал…» Поскольку все уже знали вторую часть
Вот в таком клубе и работал Серега. Числился он художником-оформителем и одновременно маляром. Раньше ему доводилось малевать всяческую наглядную агитацию, теперь все больше афиши. Но и «наглядка» оставалась, хотя уже не такая. Красным по белому теперь приходилось писать чаще, белым по красному — реже. А некоторые плакаты теперь и голубым, и зеленым расписывали — плюрализм! Афиши в основном давал для видеозала, у них репертуар менялся чаще. Сема мотался по всей области, менял кассеты. Серега выбирал с кассеты какой-нибудь душераздирающий кадр, часа за два сля-пывал с него довольно похожую копию и выставлял в витрину. В неделю на витрине висело семь-восемь таких картинок. Киношные афиши получались больше, но зато и делались долго.
Комнаты для работы кружков, кинозал, спортзалы, сауна — всюду погуляла Серегина кисть, и не однажды. Вешалку с резьбой, бар в буфете, всяческие панно и барельефчики — тоже он сделал. Кроме того, он вел изокружок. Еще один изокружок был в Доме пионеров, и его тоже вел Серега. Ходило человек десять в первый и человек пятнадцать во второй. Правда, ребята были хорошие, на некоторых Панаев надеялся. Однако все его лучшие кружковцы, едва выбравшись из десятого класса, исчезали из города навсегда. На их место приходили те, кому не надоело творить по выходе из пионерского возраста, кружковцы из Дома пионеров. А в Дом пионеров приходили новые задумчивые «мурзилки»…
Итак, прибыв с утреннего совещания, Иван Федорович ставил перед Серегой боевую задачу. В кабинете, куда Серега привык входить со стуком, заведующий был не один. Висел табачный дым, а в кресле, полуразвалясь, сидела дама, по виду нездешняя. Поджарая, спортивная, в явно импортном деловом костюме серо-голубого цвета, с умеренным макияжем и короткой гладкой стрижкой, дама походила на представительницу какой-то западной фирмы, но… что-то все-таки говорило — она россиянка. Лет ей могло быть и тридцать, и пятьдесят.
— О, — сказал Иван Федорович, — прибыл товарищ Панаев. Почти точно. Садитесь, но сначала прошу познакомиться;: Вера Васильевна Курочкина от областного телевидения. Ведет программу «Малая Родина»… Точнее, будет вести.
— Я готовлю первый выпуск, — уточнила Курочкина, — это будет такой обзор по учреждениям культуры: перестройка в их жизни, проблемы, находки, противоречия… Ну, в обкоме мне порекомендовали в качестве положи-, тельного примера ваш клуб. Не подумайте, что я лакировщица, отрицательные примеры я тоже уже нашла, сейчас съемочная группа готовит материал о бедственном положении сельских клубов в Малининском районе, как следует попадет вашему городскому Дворца культуры, ну а вы будете как альтернатива. Вообще, когда я сюда ехала, то предполагала, что увижу показуху. Поэтому решила без звонка, внезапно. И представьте себе, впервые увидела: можем же, если захотим!
— Точно, — осклабился Иван Федорович, — если захотим — можем! Я тут, конечно, немного невежливо поступил. Все же надо было поводить вас самому, но вот совещание… Как сказал Маяковский: «О, еще бы одно заседание…» Зачем? Неужели они считают, что от совещаний и накачек, пардон, что-то улучшается? Нет. Наследие застоя! А за негостеприимство — прошу извинений.
— Боже мой! Это же прекрасно, что вас не было! Если бы вы меня ждали, то, простите, я заподозрила бы, что вы предупреждены из обкома. А так вижу — нормальная работа. И более того, все настолько интересно. Ведь обычный заводской клуб, а у вас… Да! Сейчас все ищут чего-то нетрадиционного, эдакого, а тут — пожалуйста! Эти ваши мальчики в беретах: вежливые, серьезные, предупредительные. Все прекрасно сложены, подтянуты, красивы… Если б даже вы сказали, что они пьют, колются и травятся — я бы не поверила. А один из них мне так прекрасно рассказал о вашей картинной галерее…