Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

Влодавец Леонид Игоревич

— Люблю, когда мужики целуются! Аж самой хочется! Серега, наливай!

Налили. Выпили. Гоше этого вполне хватило. Он мягенько осел на стул, а потом, уже с грохотом, упал на пол.

— Старый, ты чего? — охнул Шурик, нагнулся и подтянул Гошу кверху, но тот только слабо шевелил руками и бормотал ругательства.

— Пошли, пошли на воздух, папаша, — подхватывая Гошу за плечи, пробубнил Шурик. Гоша упирался, но Шурик был малый здоровый и легко выволок его на двор. Послышались рвотные стоны.

— Этот Гоша — вообще! — закатилась Люська. — Сегодня пива не было, но зато бормоты — навалом, как при застое. Ну, думаю, опять придет стихи читать. Ему раза три уже морду били, чтоб очередь не задерживал. Гальки-то нет, куда он еще пойдет?

Смотрю, валит, родной. И знаешь с чем? Письмо написал. Горбачеву! Представляешь? Во чудак! «Граждане, — орет, — товарищи! Есть тут коммунисты?» Его на хрен послали, сказали, что за винищем все беспартийные стоят. Тогда он стал это свое письмо читать. Етишкина жизнь! Это умрешь! Вся очередь полегла! Ну. Значит, начало: «Дорогой и глубокоуважаемый Леонид Ильич!» Тут все уже: га-га-га! Он понял, матернулся раз — и поправился. Ну, это видеть надо — не расскажешь. Там и про масонов, и про сионизм, и про кооператоров, и про рэкетов, и про вредительство — всех обматюгал. Закончил: «Да здравствует коммунизм и водка по два восемьдесят семь!» Я чуть в штаны не напустила… Тут вылазит этот Шуричек семь на восемь-восемь на семь, кидает червонец и говорит: «Ребята, если кто еще ржать будет — положу и не заплачу». Очередь — народу за сотню, а стихла. «А за червонец, — говорит, — давай пузырь! Я хочу его с папашей выпить». Потом еще чирик кинул и второй взял — видно, мало показалось. Ну, дальше все я закончила, хануриков разогнала, закрыла. Смотрю, опять эти двое тащатся. Гоша уже хорошенький, а Шурик — хоть бы хрен! «Хозяйка, — говорит, — дай еще добавить!» Ну что, я не знаю, что такое мужик не допивши?! Гошу я бы пару раз промеж глаз — и нет проблем, а этот-то, сам видел, — амбал! И правда, положит — не заплачет. Глазищи страшные, дикие… Пустила я их, пузырь дала, деньги взяла — не идут. — «Я, бормочет, хочу, что вы, девушка, с нами выпили!» Расхлебали по стакану, а меня уже страх берет — у меня же выручка почти полторы тыщи! В сейфе, конечно, и вроде милиция подключена, но ведь если он меня пырнет — легче будет? В общем, на мое счастье, Зойка, заведующая, пришла, выгнала. С ней еще кто-то был, дело темное, короче, ушли и они, и я. Иду домой — опять крутятся. Опять этот Шурик лезет, и так по-деловому… Ну, вижу, очень надо ему. Если б не устала, так, может, и увела бы к себе, чего, убудет с меня?! Обругала его с устатку, сказала, милицию позову. Отвязались. Ушла домой, а они к бабке Кузьминишне поперли. Я-то думала, что она в деревне, у сестры, а она уже приехала. Там какие-то пацаны были, не то трое, не то четверо. Чего-то стали с ними ругаться, короче, Шурик этот их побил, взял у Кузьминишны КВН и прямо под моими окнами на лавочке с Гошей еще приняли. Ну, я думаю, все равно не заснуть, позвала к себе. «Дура, — говорят, — пошла отсюда! Ты, сука, нам не дала, когда хотели; а теперь самой приспичило?» И кто бы сказал, такая мать, знаешь? Гоша! Будто у него еще это… подымается! Хи-хи! Ну, Шурик его, конечно, поправил, головой об забор стукнул, даже сильно. Гоша заплакал, стал ныть чего-то, Шурик этот тоже заплакал, извиняться стал. Пристограммились еще, Гоша стал кричать, что надо песню спеть. Ну, спели. А потом до тебя решили закинуться…

Дверь с шумом распахнулась, вошел Шурик, один.

— Любовь? — спросил он ревниво. — Так… Значит, я буду вас убивать… С-суки! Нелюдь, б…, позорники!

Если бы у Шурика было принято намного меньше литра, Серега испугался бы, но Шурик был уже тяжел и неуклюж. Мощный кулак его пошел вперед так сильно, что утянул Шурика за собой. Серега отскочил, кулак въехал в стену, да еще по гвоздю, а сам Шурик так впаялся в стену лбом, что затряслись бревна.

— Б…! — взревел он и сунулся вперед, завизжала Люська, но зря — Шурик налетел на угол стола низом живота и, хрипло взревев, скорчился в три погибели.

— К-ка-ра-тэ… Уй! Уй-и! С-суки… — Из разорванного о гвоздь кулака хлестала кровь, забрызгивая пол.

«А ведь он вену пропорол! — испугался Серега. — Жгут надо или что там! А то еще сдохнет ведь!»

Но тут в окно засветили вспышки, подъехал «газик», видать, какая-то бабка стукнула. Калитка хлопнула, за окном, выходившим во двор, мелькнули несколько теней, в сенях затрясся пол, и в комнату с шумом ввалились три милиционера и два клубных «берета» с красными повязками дружинников. Слава Богу, среди них был и участковый.

— Сергей Николаевич, — покачал головой участковый, — что же вы так! Шумите, пьете… Шпану вот к себе привели…

— Ну что, командир, — деловито спросил один из «беретов», поигрывая черной резиновой дубинкой, — будем всех брать?

— Не спеши! — прервал его участковый. — И палочку дай сюда, она тебе не положена… прошу сначала вон того гражданина, который, извиняюсь, за перед держится. Что-то я его раньше не видел.

— Его перевязать надо, — заметил Серега. — Он тут просто приемы показывал, да по гвоздю попал…

— Это он нам сам расскажет. Значит, учитывая, что у вас раньше все культурно было, гражданин Панаев, пока вас только предупреждаю. У вас, гражданка Лапина, залет не первый, будем оформлять вас на полста рублей.

— Да ты что, начальник? — встрепенулась Люська. — Я-то при чем? Я тихая! Все скажут. Верно, Сережа?

— Иван Палыч, — подтвердил Серега, — она и правда особо не шумела…

— Я лучше знаю, кому и что, — отрезал участковый, — там еще во дворике Гоша отдыхает… Три дня держался! Я уж думал, спишут с меня одного алкаша. Так. Как ваша фамилия? — обратился он к Шурику.

— Нефедов, — пробормотал тот, зажимая руку. Похоже, драться он не собирался. Один из сержантов, пришедших с участковым, кое-как помог ему перевязать руку.

— Документы есть? — Милиционеры деловито охлопали парня. «Пушки» не было.

— Есть…

Левой рукой Шурик полез в карман куртки и вынул оттуда паспорт, военный билет офицера запаса, водительские права и… орденскую книжку. Потом еще и бумажник, где лежало много зеленых, лиловых и красных купюр.

— Богатый, — вздохнул участковый. — Э, «береты», сюда идите. Вы — понятые.

Участковый стал записывать на казенную бумагу все, что он изъял у Шурика. В бумажнике лежало еще несколько документов. Оказалось, что Шурик — старший лейтенант запаса ВДВ, участник строительства БАМа, интернационалист-афганец и еще, ко всему прочему, — участник ликвидации последствий Чернобыля. По орденской книжке за ним числилось два ордена Красной Звезды и отдельными книжечками были зафиксированы несколько медалей.

— Не много ли на одного? — спросил участковый. — Что-то у вас, гражданин Нефедов Александр Николаевич, многовато ксив. Проверять придется! Сами пойдете? Помощи не надо?

— Не надо… — буркнул Шурик. — Рука разбита, и башка гудит, а то бы…

— Лишнего-то не говори, — сказал Иван Палыч, — а то скажешь лишку, а потом скучно станет, как протрезвеешь… Идем!

Шурик, ссутулившись еще больше, пошел за участковым, сержанты держали его за локти — для страховки. На дворе еще задержались, прибрали Гошу. «Газик» расфыркался, закрутил лиловый огонек и покатил куда-то….

— Вот дурачье-то! — всхлипнула Люска. — Этот Палыч, гад такой, всегда без очереди лезет! Хрен я ему теперь отпущу! На полета! Ну не гад ли, а? И этот тоже хорошенький… Шурик! На подвиги потянуло…

— Хорошо еще, что к КВНу не придрались… — заметил Серега. — Даже бутыль оставили.

— Как раз еще по стакану? — шмыгнула носом Люська. — Долбанем?

— Чего делать-то?

КВН пошел туго, но Серега сдержался. У Люськи, как ни странно, оказалось совсем гладко. Она только еще больше забагровела, подвинулась ближе и, хихикнув, спросила:

— Ты чего, верно, по Гальке скучаешь? Или Гоша треплется?

— Жалко ее… Она ведь баба хорошая, только злая, когда перепьет.

— А я всегда добрая… — Люська, обдавая винным духом, прильнула к Сереге. Захотелось отпихнуть, но пожалел. Обнял за плечо и бормотнул: