Противостояние. Том II
Шрифт:
«Это та женщина, Кросс, та, что пришла с Ларри Андервудом! Она знает Гарольда?»
Потом Надин врубила передачу, рывком тронулась с места и вскоре исчезла из виду. Фрэн испустила тяжкий вздох, и ноги ее стали как ватные. Она открыла рот, чтобы дать волю смеху, уже рвущемуся наружу, хорошо зная, что в нем прозвучат дрожь и облегчение. Вместо этого она разревелась.
Через пять минут, слишком обессилевшая, чтобы продолжать дальнейшие поиски, она уже лезла в окошко в подвале подставив плетеный стул. Выбравшись,
Она закрыла окошко и уселась на свой велик. Она по-прежнему испытывала слабость, страх и легкое отвращение к собственному страху. Хоть штаны уже высыхают, и то хорошо, подумала она. В следующий раз, Фрэнсис Ребекка, когда ты отправишься на грабеж со взломом, не забудь надеть свои гигиенические трусики.
Она помчалась прочь с дворика Гарольда, пролетела весь Арапахо, крутя педали изо всех сил, и скоро очутилась в центре города, на Каньон-Бульваре. Пятнадцать минут спустя она уже была в своей квартире.
Дома стояла полная тишина.
Она раскрыла свои дневник, взглянула на грязный шоколадный отпечаток пальца и подумала, где же Стю.
И с ним ли Гарольд.
«Ох, Стю, пожалуйста, вернись домой. Ты мне так нужен».
После ленча Стю расстался с Гленом и пришел домой. Он сидел без дела в гостиной, раздумывая над тем, куда могла отправиться Матушка Абагейл, и еще — насколько правы Ник с Гленом, пуская все на самотек, когда раздался стук в дверь.
— Стю? — позвал Ральф Брентнер. — Эй, Стю, ты дома?
С ним был Гарольд Лодер. Улыбка Гарольда сегодня слегка увяла, но не сошла с лица; он был похож на веселого участника похорон, пытающегося выглядеть серьезным на похоронной службе.
Ральф, страшно переживавший из-за исчезновения Матушки Абагейл, полчаса назад повстречал Гарольда, возвращавшегося домой после работы с группой, набиравшей воду в боулдерском ручье. Ральфу нравился Гарольд — у того всегда находилось время выслушать и посочувствовать любому, кто хотел поделиться какой-нибудь своей грустной историей… И Гарольд никогда не просил ничего взамен. Ральф выложил ему все об исчезновении Матушки Абагейл, включая свои собственные опасения, что с ней может случиться сердечный приступ, или она сломает какую-нибудь хрупкую косточку, или просто умрет от истощения, если не вернется к ночи домой.
— Ты же знаешь, какие дожди идут почти каждый вечер, — закончил Ральф, когда Стю налил всем кофе. — Если она вымокнет, то наверняка схватит простуду. И что тогда? Скорее всего воспаление легких.
— Что мы можем тут поделать? — спросил их Стю. — Мы не в силах заставить ее вернуться, если она не захочет.
— Ну да, — согласно кивнул Ральф. — Но у Гарольда есть неплохая
Стю устремил свой взгляд на Гарольда.
— Как дела, Гарольд?
— Неплохо. А у тебя?
— Отлично.
— Как Фрэн? Заботишься о ней? — Глаза Гарольда не избегали взгляда Стю, и в них светился легкий, добродушный юмор, но на мгновение Стю показалось, что улыбающиеся глаза Гарольда похожи на солнечные блики на воде Брейкман-Куори в его родных местах — вода там казалась очень соблазнительной для купания, но кое-где уходила на такую глубину, куда никогда не проникали солнечные лучи, и за несколько лет четверо мальчишек распрощались с жизнью в заманчивом на вид Брейкман-Куори.
— Стараюсь, — ответил он. — Так что ты придумал, Гарольд?
— Ну смотри. Я понимаю точку зрения Ника. И Глена тоже. Они видят, что Свободная Зона воспринимает Матушку Абагейл как теократический символ… И относительно Зоны они близки к истине, не так ли?
Стю сделал глоток кофе.
— Что ты подразумеваешь под «теократическим символом»?
— Я бы назвал это земным символом заключенного с Богом соглашения, — сказал Гарольд, чуть прикрыв глаза. — Как Святое Причастие или священные коровы в Индии.
Услышав это, Стю слегка смягчился.
— Да, неплохо сказано. Те коровы… Им разрешают слоняться по улицам и устраивать дорожные пробки, верно? Они могут свободно заходить в магазины, а могут и пойти погулять за город.
— Да, — согласился Гарольд, — но большая часть этих коров больна, Стю. Они едва не умирают с голоду. У некоторых чахотка. И все это потому, что они — всеобщий символ. Люди убеждены, что Бог позаботится о них, как и наши люди уверены, что Бог позаботится о Матушке Абагейл. Но я лично сомневаюсь в Боге, который говорит, что это правильно — предоставить бедной бессловесной корове бродить и страдать от боли.
На лице Ральфа на мгновение промелькнула какая-то неловкость, и Стю понял, что тот испытывает. Он и сам ощутил нечто похожее, и это дало ему возможность осознать, как он сам относится к Матушке Абагейл. Он почувствовал, что Гарольд скатился к богохульству.
— Как бы там ни было, — торопливо произнес Гарольд, бросив тему священных коров в Индии, — мы не можем изменить отношение людей к ней…
— Да и не хотим этого делать, — быстро вставил Ральф.
— Точно! — воскликнул Гарольд. — В конце концов, это она собрала нас всех вместе, причем безо всяких там раций.
Моя мысль состоит в том, чтобы мы оседлали наши верные мотоциклы и сегодня днем прочесали западную окраину Боулдера. Если не будем сильно отрываться друг от друга, то сможем поддерживать связь через переносную рацию.
Стю кивал. Именно этим он и хотел заняться. Бог или не Бог, священные коровы или не священные, но неправильно — оставлять ее там одну. И это не имело бы никакого отношения к религии, это было бы просто полной бессердечностью.
— И если мы отыщем ее, — сказа.? Гарольд, — то сможем спросить, не нужно ли ей чего-нибудь.