Противостояние
Шрифт:
— Сашка? — он не мог отвести от нее глаз, боялся на миг из поля зрения впустить. Она только на пару шагов отошла, а его страх обуял и сердце замерло.
— Дрозд. Александр! Друг твой! — засмеялась: ну, какой же он забавный!
До Николая дошло:
— Саня?! Так он тоже жив?!
— Ну, конечно! Жив! Мы с ним вместе, в отряде партизанили!
— Вы?! — улыбка с губ сползла. — Подожди, ты партизанила?
— Конечно! Коля, ты так говоришь, будто для тебя это новость.
— Представь, — затянулся, чувствуя горечь во рту.
Значит, два года по лесам? Шутка ли сказать.
— Да что с тобой? — озадачилась. — Все же замечательно! Ты живой, Санька — живой, я живая! Под Сталинградом немцам дали — дали! Гоним их — гоним!
Она светилась, она лучилась от счастья, глупая девочка. А у Санина душу переворачивало от мысли, что этот миг может быть последним, что Бог или Дьявол вынес ее, прикрыл, вывел к нему, а его к ней, но дальше ему решать, ему защищать.
Сможет ли?
— Ты должна уехать. Семеновский сказал, тебя направили из госпиталя. Значит, была ранена? Почему не комиссовали?
Он не шутил, он был серьезным, даже жестким и, Лена растерялась:
— Ты шутишь?…Что вас так комиссовать-то меня всех тянет? — возмутилась.
— Всех? — он подтянул ее к себе за руку, оглядел пристально. — Ты была серьезно ранена?
— А ты? — помолчав, нашла что ответить.
— Я другое!
— Мы будем ругаться?! Мы только встретились!
— Ладно, — выставил руки и вдруг обнял, прижал к себе. Сердца выскакивали и у того и у другого, словно навстречу друг другу спешили.
— Тебе придется рассказать все: каждый день, каждый прожитый час. Я хочу знать. Кстати, где Саня?
Лена отодвинулась, к столу прошла села:
— Там остался.
И не смотрит, боится укор в глазах Николая увидеть — ведь она здесь, а его друг там.
— Не понял, — в глаза заглянул, присев перед ней.
— Я ушла. Так надо было, а он остался. Их в кольцо брали, и я не знаю, что с ним… Но он будет жить, — заверила. — Он обещал. Мы договорились с ним встретиться у ВДНХ после войны, в шесть. Каждую субботу ждать будет. Обещал.
— Узнаю Саню, — усмехнулся: даже на войне его друг успевает назначить свидания.
И кольнуло в сердце ревностью, но тут же погнал ее прочь. Никаких прав у него на Лену нет, а Санька хороший человек, и если у них… наверное он должен быть рад?…:
— Чай будешь? — спросил, чтобы сменить тему.
— Если можно, товарищ майор, — улыбнулась. Все-таки Николай несильно изменился — все так же смущается, что-то себе на уме держит.
Мужчина толкнул дверь и попросил ординарца подогреть чай, что-нибудь поесть сообразить.
Счастлива она была, до неверия самой себе — абсолютно счастлива.
Она из кусочков сахара домик складывала, как ребенок из кубиков и улыбалась, Коля наискосок сидел, глаз с нее не сводил. Миша кипяток разлил, поглядывая на них настороженно: нет, не пара они друг другу. Майор мужчина видный, орденов и медалей грудь полна, боевой, не из робких, а эта так себе, что-то с чем-то. Осипова и то интересней.
— Представляешь, я за два года совсем забыла, что есть сахар, как он выглядит. У ребят из отделения увидела, даже не поняла сначала что это? — сказала Лена, озорно глянув на него. Она подтрунивала над собой, а ему было не до смеха.
— Тяжело было?
— Да нет, как всем сейчас, тогда, — плечами пожала. И призналась, подумав, шепотом, только для Николая. — Страшно. Каждый раз, когда на задание шла.
Миша чайник грохнул на стол и, Лена вздрогнула. Майор глянул на парня недовольно: чего пугаешь людей?
— Свободен.
Белозерцев вышел, покосившись на девушку: вот вертихвостка! Еще и трусиха! Не пара она майору, точно.
А они опять друг на друга уставились. Коля взял ее руку в свою, робко поцеловал. Она не отняла, не вырвала, и мужчина порадовался — нравится ей, не противен. Как бы еще объяснить, что и она ему, да еще настолько, что в графу ее женой записал.
— Как ты к нам-то попала? Семеновский?
— Судьба, — подумав, сказала.
— Судьба, — вздохнул. — Время для нее откровенно нехорошее.
— Время не выбирает судьбы, скорее судьба выбирает время.
Странно Николаю от нее это взрослое суждение слышать было. Впрочем, два года на войне, что десятки лет в мире — любой порой за день повзрослеть может.
— Ты изменилась.
— Мы все. Ты бы Сашу видел. Он совсем другой стал.
— Какой?
— Не ветреный, — ответила подумав. Глаза лучились теплом и нежностью, а взгляд был задумчив. — Он ведь выживет, Коля, и мы все, правда? К концу война идет.
— Да. До Сталинграда было тяжело, непонятно, а все равно знали точно — захлебнуться фашисты, полягут все здесь, как французы. А сейчас тем более, — взял ее руку в свои ладони, осторожно поглаживая. — Леночка, уехать тебе надо. Пойми, войне конец, но она еще заберет немало жизней. А тебе природой дано рождать жизнь. Погибает мужчина — горе, но если женщина — горе вдвойне. Не сердись, подумай. Уверен, твой брат поможет…
Лена отдернула руку, отпрянула к стене. Взгляд стал непримиримым, лицо замкнутым.
— Что-то случилось? Твой брат погиб? — нахмурился мужчина.
— Разведка очень грязное дело, да? — спросила минут через пять молчания.
Николай насторожился, что сказать не знал.
Да, что внешняя, что внутренняя, что разведка, что политика, не могут быть «чистыми». Но понятие это относительное и зависит от цели и средств достижения. То что Лену тогда, в сорок первом ее же родные использовали вслепую было грязно, но оправдано или нет, вряд ли он или она узнают об этом.
— Игорь убил людей, — сказала тихо. Пальцем стол начала карябать, только чтобы в глаза Николая не смотреть и свои чувства не показывать, но они в голосе проступали и говорили больше, чем слова. — Я сама видела. Где-то далеко, на краю сознания я понимаю, что он не был эсэсовцем, что он выполнял задание, но его поступок перечеркнул все святое. Перечеркнул даже память о нем.