Прозрачная тень
Шрифт:
– Ты что же, бросил искусство, живопись или я что-то не понял?
– Видишь ли, Колян, в жизни возникают такие коллизии, когда мы больше не можем сопротивляться. Мы становимся безвольными, и нет сил и желания для дальнейшего сопротивления. Мы как крохотные щепочки в бурной реке, и несёт нас потоком неведомо куда и наконец выбрасывает на берег. Вот куда выбросит, там мы и остаёмся. Ты же знаешь, если честно служить искусству и при этом никуда не тыркаться, ты меня понимаешь, то редко кому в нём везёт – в основном неудачники, лузеры, как сейчас принято говорить, – мыкаются туда-сюда, влача жалкое существование. Хорошо ещё, если не сопьётся, в последние годы жизни получит какое-то
– А другие картины куда дел? – удивлённо и переживая за своего друга, спросил Николай. – У тебя же были и достаточно удачные работы. Надеюсь, ты помнишь, как мы с тобой на этюды ездили.
– Все – на помойку! Все – без исключения! – выкрикнул Алексей. – С глаз долой, из сердца вон, как говорится. Если бы ты знал, Коля, как я был тогда разочарован в себе и дал зарок – никогда не брать в руки кисть… Как я стал официантом, рассказывать не стану. Дело прошлое. Ты же знаешь: я английский хорошо знал, в спецшколе учился. Предложили «горы золотые». Тогда мне было всё равно, да и куда было податься. Зато сейчас у меня свой магазин, правда, небольшой, но прибыльным оказался. Но иногда, как подумаю о прошлом, такая тоска берёт, что хоть в гроб ложись. Видимо, быть частным предпринимателем мне на роду написано. Я здесь как рыба в воде. – Алексей засмеялся, но в его глазах Светов уловил некое смятение чувств – грусть затаённая виделась в его взгляде и разочарование…
Они ещё долго вспоминали прошлые годы, особенно годы учёбы в художественном училище. В конце концов воспоминания закончились. Дальнейший разговор уже выходил неловким и натянутым. Николай понял, что пора уходить. Он встал.
– Пойду я, Лёша. Пора мне. – Он заметил, что Алексей был расстроен его ранним уходом, однако не удерживал его.
– Ладно, не оправдывайся, я всё понимаю. Всё же я рад, что мы встретились, и нашему разговору особенно. Так ты говоришь, в моих ранних картинах было что-то? – неожиданно с радостной надеждой в голосе спросил Алексей.
– Да, Лёха, и, если бы ты не испугался трудностей, из тебя бы вышел хороший художник, а то, как ты распорядился своими картинами… мне очень жаль. Так нельзя, потому что надо ценить каждый труд, даже если он кажется никчёмным. Хотя что теперь об этом говорить… Я думаю, что ты и сам это понимаешь. Вот что я хочу тебе сказать: талант у тебя есть – он от рождения даётся. Его, как говорится, не пропьёшь и не купишь, – не забывай об этом.
После этих слов своего друга Алексей заметно повеселел.
– Колян, оставайся. Я сейчас быстренько в магазин
– Спасибо тебе, мой друг, но я всё же пойду. Надеюсь, ещё не раз встретимся. Ты же не собираешься из России на ПМЖ уезжать! Мне всегда с тобой было интересно общаться – потому и друзьями в молодости были. – Он обмотал шею шарфом и надел пальто.
– Почему «были», я надеюсь, что мы ими остались и, кто знает, может, ещё и на этюды вместе походим, – неожиданно для себя предположил Алексей.
В это время Света, сидевшая до этого перед включённым телевизором, внезапно вскочила и, молча подойдя к вешалке, стала одеваться.
– А ты куда? – удивился Алексей.
– Я с Колей пойду. Мне домой надо.
– Ну и катитесь! Кругом сплошное равнодушие! Никому ни до кого дела нет!
– Ты лучше останься. Видишь, как ему тяжело, – попросил её Николай.
– Перебьётся. Ты думаешь, я его единственная подруга? – Света надменно взглянула на обозлённого Алексея. – Как бы не так. У него полно других подружек. Мы с ним с детства знакомы. Наши родители ещё дружили…
– Заткнись! – заорал Алексей. – И проваливайте оба отсюда! – Но внезапно гнев его прошёл, и, подойдя к Николаю, он крепко обнял его. – Не обижайся. Я тебе теперь звонить буду, и ты мне – обязательно! Иногда так муторно бывает – ты себе представить не можешь, и – никого вокруг. Без друзей жить нельзя. Вот мы встретились, и так мне легко стало. Может, мне ещё не поздно назад вернуться? Как ты думаешь?
– Да где тебе, – встряла в разговор Света.
– Ты молчи, не с тобой разговаривают!
– Конечно, не поздно. Я только рад буду. И на этюды вместе походим. Звони мне – когда хочешь. Телефон мой помнишь, надеюсь.
Они ещё раз крепко обнялись.
На улице Света бесцеремонно взяла Николая под руку и, содрогнувшись от холода, прижалась к его плечу.
– Я смотрю, ты слишком легко одета, или ты закаляешься таким образом? У меня есть один знакомый, так он даже зимой в одной рубашке ходит. Говорит, что так ему ночью сны положительные снятся. А у тебя как с ночными снами дела обстоят? – весело спросил Николай.
Света действительно была одета очень легко: кургузая синтетическая куртка белого цвета поверх короткого платья, едва достигавшего колен, серые шерстяные колготки с жёлтыми поперечными полосами и белого цвета кроссовки на толстой рифлёной подошве – вот и весь её зимний наряд.
– С тобой мне не холодно, и, кроме того, так сейчас многие ходят, а вот ты совсем от моды отстал. Ходишь в каком-то дореволюционном пальто и радуешься. Ты же ещё молодой, а выглядишь как старик. Если не секрет: сколько тебе лет?
– Я не женщина, чтобы скрывать свой возраст, – Светов смущённо кашлянул, – скоро тридцатник намечается.
– А на вид – все сорок. Извини, конечно.
– Да ладно. Ты права. – Он провёл рукой по небритому подбородку. – Я ведь неожиданно у Алексея оказался. Дело случая. Не встреть он меня сегодня на улице, мы бы с тобой и не познакомились… наверное… хотя пути Господни неисповедимы…
Они шли не спеша по только что выпавшему снегу. Его ещё не успели убрать, и он таинственно мерцал в свете уличных фонарей и громко поскрипывал в такт шагов. От деревьев на снег ложились причудливые фиолетовые тени. На фоне ночного неба проступали тёмные силуэты многоэтажных домов, словно зубцы гигантских крепостных стен, они охраняли покой горожан и преграждали дорогу незваным гостям. Во многих квартирах горел свет, и цветные сияющие квадратики окон смягчали невозмутимую угрюмость вечера, придавая ему вид рождественской открытки.