Пруссачество и социализм
Шрифт:
но в совершенно разном значении этого слова.
О классовой борьбе в марксистском смысле
здесь нет и речи. Английская революция, вы-
двинувшая тип независимого, только перед са-
мим собой ответственного частного лица, была
вообще направлена не против сословий, а про-
тив государства. Государство было упразднено,
как в светском, так и в духовном отношении,
на его место стали те преимущества, кото-
рые предоставляло островное положение. Со-
словия существуют и поныне, всеми уважае-
мые, инстинктивно признаваемые и рабочими.
Одна лишь французская революция представ-
25
ляет <борьбу классов>, но не хозяйственных
классов, а различающихся по своему общест-
венному положению групп. Малочисленное со-
словие привилегированных поглощается одно-
родной народной массой - буржуазией.
Немецкая же революция возникла из теории.
Немецкий, точнее, прусский инстинкт гово-
рил: власть принадлежит целому. Отдельное
лицо ему служит. Целое суверенно. Король -
только первый слуга своего государства (Фрид-
рих Великий). Каждому отводится предназна-
ченное ему место. Приказывают и повинуются.
Все это, начиная с XVIII века, и есть авторитар-
ный социализм, по своему существу чуждый
либерализму и антидемократичный, поскольку
речь идет об английском либерализме и фран-
цузской демократии. Точно также ясно, что
прусский инстинкт враждебен революции. При-
способление этого организма, проникнутого ду-
хом XVIII века, к духу XX века составляло за-
дание организаторов, задание, которое в сов-
сем ином, специфически прусском, смысле
можно было бы назвать либеральным и демо-
кратическим. Но радикальная теория произве-
ла часть народа в четвертое сословие. В стране
крестьян и чиновников это - сущая бессмыс-
лица. Теория эта дала преобладающему боль-
шинству народа, разделенному на бесчисленное
множество профессий, кличку <третьего сосло-
вия> и, таким образом, признала его объектом
классовой борьбы. Она превратила в конце кон-
цов социалистическую идею в привилегию чет-
вертого сословия. Под гипнозом этих построе-
ний произошли ноябрьские выступления, на-
26
правленные на завоевание того, что по сущест-
ву издавна существовало. И так как в тумане
лозунгов этого не заметили, - разбили то, к че-
му стремились. Вдребезги рассыпалось не толь-
ко государство, но и партия Бебеля - образцо-
вое произведение истинного социалиста, счи-
тавшегося с фактами; она была до последней
степени проникнута духом военной дисципли-
ны и авторитета и, именно благодаря этому,
могла бы служить несравненным оружием в ру-
ках рабочего класса, если бы он захотел при-
вить государству дух нового столетия. Такой
результат сделал революцию смешной до отчая-
ния: она разразилась, чтобы поджечь собствен-
ное жилище.
Обещание, которое немецкий народ в 1914 го-
ду дал сам себе, то дело, которое он начал мето-
дично, без излишнего пафоса осуществлять, то,
во имя чего пали два миллиона людей, было от-
вергнуто и уничтожено. И тогда революционе-
ры беспомощно остановились, не зная, что
предпринять, чтобы доказать самим себе факт
существования движущейся вперед револю-
ции. Это было необходимо, так как рабочий,
ожидавший чего-то совсем другого, недоверчи-
во озирался. Однако этого нельзя было достиг-
нуть одним лишь ежедневным выкрикиванием
в пустое пространство боевых лозунгов.
vi
Итак, невозмутимо либеральный Михель восста-
новил опрокинутый трон и сел на него. Он был
добродушным наследником этого шутовского
27
переворота, всем сердцем враждебный социализ-
му, и потому одинаково не переносящий консер-
ваторов и спартаковцев, преисполненный стра-
ха, чтобы в один прекрасный день обе партии не
обнаружили между собою общее начало. Карл
Моор^, заседавший в клубном кресле, свободо-
любиво и терпимо относился ко всем охотникам
за наживой, даже самым сомнительным, при ус-
ловии, чтобы республиканско-парламентарно-
демократический принцип сохранялся в непри-
косновенности, чтобы были щедры на слова
и умеренны в действиях, чтобы смелость, реши-
мость, дисциплина в подчинении и остальные
проявления сознания авторитетности заботливо
устранялись из окружающей его среды. Для сво-
ей защиты он призвал на помощь подлинного
солдата - единственное создание ноябрьских
дней - и все же затаил глубокое недоверие к ду-
ху милитаризма, без которого Веймарский фарс
скоро пришел бы к концу.
Того, что здесь было проявлено в области мы-