Пружина для мышеловки
Шрифт:
– Правда? – обрадовалась Юля. – Вы правда останетесь?
– Виктор Альбертович меня пригласил.
– Ой, как хорошо! Тогда я переоденусь к обеду. Какие цветы купить?
Андрей полез за бумажником, достал деньги.
– Самые красивые.
Он секунду подумал, потом вытащил еще две купюры.
– Юля, если вас не затруднит, купите, пожалуйста, два букета.
– Зачем? – удивилась она.
– Один для вашей мамы, другой – для вас. Я понимаю, это выглядит совершенно по-дурацки…
– Нет-нет, все в порядке, – торопливо перебила его девушка. – Я принесу цветы, а вы их нам подарите. Так даже лучше.
– Почему? – не понял смущенный Мусатов.
–
Она весело улыбнулась, взяла деньги и вышла.
– Вот видите, – прокашлял адвокат, – она переоденется к обеду. Вот что значит гость в доме. А вы говорите! Ну так что, Андрей Константинович, приступим?
– Может быть, обойдемся без отчества, Виктор Альбертович? – попросил Андрей, который за пять месяцев, проведенных в англоязычной среде, успел основательно отвыкнуть от длинного обращения. – Просто Андрей. Ладно?
– Нет, не получится. Я понимаю, вы только-только оттуда, – Пинчук махнул рукой куда-то в сторону окна, – но существует определенная этика общения с клиентом, в рамках которой панибратство недопустимо. Будьте любезны, подайте мне вон тут папку, черную.
Помимо дивана и кресла в комнате был письменный стол с компьютером и множество книжных полок, на одну из которых как раз и показывал рукой Виктор Альбертович. Андрей достал папку и подал ему.
– Итак, Андрей Константинович, начну с главного, – он открыл папку и достал несколько распечатанных на компьютере и скрепленных листков. – Дело по обвинению вашего отца я изучил…
Андрей поморщился.
– Я предпочел бы называть его просто по фамилии.
– Хорошо, – закивал шариком-головой Пинчук, – мне понятны ваши побуждения, хотя я их и не разделяю. Но вы мой клиент, и ваше слово – закон. Я изучил материалы уголовного дела по обвинению гражданина Личко Олега Петровича в убийстве и изнасиловании шестерых малолетних детей. Преступления были совершены в течение семьдесят четвертого и семьдесят пятого годов на территории Москвы и…
Андрей почувствовал, что его затошнило.
– Можно без подробностей? – сдавленным голосом попросил он. – Я не могу этого слышать.
– Хорошо, – снова покладисто согласился адвокат. – Подробности я изложил в аналитической справке, которую подготовил для вас.
Он помахал в воздухе листками и сложил их рядом с собой на диван.
– Вы можете их забрать и прочесть, если будет настроение. Оглашаю вывод: дело по обвинению гражданина Личко полностью сфальсифицировано.
– Значит, он невиновен? – вырвалось у Андрея.
– Я этого не сказал.
– Но как же…
– Дорогой Андрей Константинович, достоверность материалов дела имеет отношение к доказанности вины, но не к самой вине. Понимаете?
– Нет. Если можно, скажите то же самое попроще, – попросил Мусатов.
– Ладно, скажу проще. Ваш отец… прошу прощения, ваш гражданин Личко мог быть десять раз виновен, но работникам следствия и уголовного розыска не удалось найти доказательств его вины, таких доказательств, которые прошли бы в суде. Поэтому они эти доказательства сделали сами. В этом у меня нет ни малейших сомнений. Я опытный адвокат и умею читать уголовные дела. Доказательства липовые, это однозначно, но это не означает, что Личко не убивал. Его выследили, задержали, у оперативников и следователя не было ни малейших сомнений в его виновности, а доказать не смогли. Ну что делать? Отпускать на свободу маньяка-детоубийцу? Да ни за что на свете! То, что они сделали, безусловно незаконно, но, согласитесь, их можно понять.
– Значит, вы тоже уверены,
– Вот уж нет, – замахал руками Виктор Альбертович. – В мои обязанности не входило выяснять вопрос о его виновности, вы мне таких полномочий не давали. Вы хотели найти свидетельницу, на показаниях которой построено все обвинение. Я ее нашел. Почти, – добавил он, глядя в сторону. – И вы хотели узнать мое мнение о качестве материалов дела в целом. Справку я для вас составил, в ней все подробно указано, в том числе и те факторы, которые однозначно свидетельствуют о фальсификации материалов. Вы же, насколько я помню, ссылались на мнение врача-психиатра, который был уверен, что ваш… г-мм… Личко никого не убивал и преступником не являлся. Я ничего не путаю?
– Нет.
– И вам нужно было всего лишь подтвердить или опровергнуть это мнение. В пользу того, что ваш доктор не ошибся, свидетельствует и мое заключение. Никаких факторов, говорящих о том, что врач-психиатр заблуждается, я не обнаружил. Но это только начало, точку ставить еще очень рано. Если вы собираетесь копаться в этом деле, вам предстоит очень большая работа. Очень большая.
– Но вы сказали, что нашли свидетельницу. Эту…
– Шляхтину Елену Васильевну, – подсказал Пинчук. – Да, я ее нашел. Но я добавил одно маленькое слово: почти.
– И что это означает?
– К сожалению, Елена Васильевна Шляхтина скончалась.
– Когда?! – в отчаянии воскликнул Андрей.
– Давно, Андрей Константинович, очень давно. В семьдесят шестом году. В конце семьдесят пятого она давала показания, изобличающие гражданина Личко в совершении убийств, а в середине семьдесят шестого покончила с собой.
– Ничего себе! – протянул Мусатов. – Совесть замучила?
– Не знаю, не знаю, – адвокат покачал шариком-головой, – это надо разбираться. Но все, что я мог о ней узнать, есть в этой папке, и вы имеете возможность ознакомиться. Во всяком случае теперь вы не можете пойти к ней и спросить, зачем она давала ложные показания и кто ее заставил это сделать. Там, в папочке, список людей, которые знали Елену Васильевну и могут хоть что-то о ней вспомнить. Времени-то прошло – ого-го! Без году тридцать лет. С некоторыми из этих людей я сумел встретиться и поговорить, результаты бесед там же, в папке. Вам рассказать, или сами почитаете?
– Если не трудно, расскажите.
Елена Шляхтина родилась в тысяча девятьсот пятьдесят первом году в Московской области, в небольшой деревне на самой границе со Смоленской областью. В шестьдесят восьмом году закончила среднюю школу и приехала в Москву, устроилась рабочей на фабрику «Красный Октябрь», получила место в общежитии. В семьдесят пятом году, на момент производства допросов по уголовному делу в качестве свидетеля, работала все там же и проживала все в той же общаге. Адрес общежития в уголовном деле был, но это мало чему помогло, потому как в настоящее время не то что общежития – самого здания уже нет. Какими-то невероятными усилиями Пинчуку удалось разыскать десятка два женщин, работавших тридцать лет назад на фабрике и живших в общежитии, из этих двух десятков только одна припомнила Лену Шляхтину, но зато она помнила и имена тех, кто жил с ней в одной комнате. Этих трех работниц Виктор Альбертович тоже нашел, к счастью, все они жили в Москве или ближнем Подмосковье. Лену они, конечно, помнили, то есть помнили, что она была, жила вместе с ними, спала на соседней койке, но вот воспоминания о ней за тридцать лет претерпели всяческие метаморфозы, стерлись, исказились и дополнились домыслами. Тем более, что вспоминать-то особенно было и нечего.