Прямо сейчас
Шрифт:
– О, господи, ну конечно. Как же без последнего желания? – сказал Микулов, проследив за направлением взгляда писателя. – Налейте человеку перед смертью.
Один из телохранителей налил рюмку водки для Кутыкина.
– Кто еще хочет выпить? – продолжал паясничать Микулов. – Никто? А традиционную предрасстрельную сигарету?
– Я хочу покурить, – сказала Ольга.
– Я тоже, – сказал Виктор.
– И я бы покурила, – сказала Ксения; от страха она крепче сжала руку Данилы, потому что в этот момент телохранитель, который стоял напротив шеренги пленников и плавно наводил дуло пистолета по очереди на каждого из них, нацелился на нее.
– Пожалуйста.
– А я бы выпил кофе, – брякнул Данила.
– Может, лучше чаю? – спросил Микулов; похоже, его очень забавляла роль гостеприимного хозяина, которую он неожиданно для себя стал исполнять перед приговоренными к расстрелу. – Я вот, например, люблю чай с малиновым вареньем.
– Нет, мне кофе. Без сахара, без сливок, без ничего, – надо сказать, что, вообще-то, Данила всегда предпочитал капучино с сахаром, но сейчас, когда рядом была Ксения, он подумал, что отныне будет пить чистый кофе. Без отвлекающих от основного вкуса добавок.
– Давайте лучше чаю, – не терпящим возражений тоном предложил Микулов, и было видно, что он почему-то решил непременно настоять на своем, из принципа. – Я даже сам для вас налью.
Он и впрямь направился к столу, на котором был, в том числе, и большой электрический самовар, а рядом, на подносе, несколько чашек.
Паутов все это время молчал. Его постоянно держал на мушке один из охранников Микулова. Помалкивал и Дэниел Дрейк, он снимал происходящее прикрепленной к уху камерой, которая передавала трансляцию в съемочный автобус, стоявший на Красной площади, а уж из автобуса изображение передавалось напрямую в интернет. Крепеж и камера были телесного цвета и сливались с ухом «агента 707», и только с близи можно было их приметить, словом, он не был заинтересован обращать на себя внимание. К тому же Дэниел Дрейк ни бельмеса не понимал по-русски и не знал, что его вместе с остальными провожатыми Паутова не просто взяли в плен или в заложники, а уже приговорили.
– Чаю, чаю, – сказал Микулов, наливая заварку, испытующе сверля глазами Данилу.
Данила молчал.
– Это большая честь, – сказал Микулов, – если сам президент предлагает что-то своими руками сделать для кого-нибудь.
– А мне еще водки можно, – вставил писатель Кутыкин. – Будьте любезны.
– Афтару хочется нажраться йаду, как всегда, – тихо съязвила Ольга.
– Ну, ребята, я же вам не бармен, в конце концов, – сказал Микулов почти добродушно. Он поставил предназначавшуюся Даниле чашку под краник и открыл его, из самовара полился кипяток. Судя по всему, Микулов был доволен, что заставил Данилу считаться со своим, пусть и вздорным, мнением, пусть и в нечестной игре под дулами пистолетов.
– Я хочу кофе, – сказал, однако, Данила: если уж ему действительно пришел конец, то какого черта отступать перед этим хамоватым клоуном, да еще в присутствии Ксении.
Микулов подчеркнуто спокойно закрыл краник. Подошел ближе.
– А ну-ка, – сказал Микулов ближайшему телохранителю, – наставь на него ствол.
Телохранитель наставил.
– Если попьешь чаю, отпущу целым, – предложил сделку Микулов. – Всех убью, а тебя отпущу.
Даниле было понятно, что это ложь. Но как же хотелось в это поверить!
– Считаю до трех, потом прикажу открыть огонь, – сказал Микулов.
Он выдержал театральную паузу и собирался уже начать отсчет, но тут Ксения, превозмогая страх, сказала:
– До четырех.
– Что? –
– Лучше до четырех.
– Почему? Тройка – же счастливое число.
– У меня четверка счастливое, – сдавленно сказала Ксения.
– Это неправильное число. Я буду считать так, как полагется, до трех, – сказал Микулов раздраженно. – Раз…
Данила ощутил, как ладошка Ксении подрагивает в его вспотевшей ладони.
– Два…
В это мгновение человек, который смотрел на компьютерный экран, поделенный на четыре части (по числу видеокамер, отправляющих на него изображение: две у снайперов на Колокольне Ивана Великого и две у бойцов в колодце под паркетом президентского кабинета), – в это мгновение он бесстрастно скомандовал:
– Огонь.
– Три, – сказал Микулов.
Никто из тех, кто остался в живых, не успел понять, что происходит. А погибшие – тем более. На окнах лопнули стекла и, дернувшись в сторону, упали, как подкошенные, два телохранителя Микулова, которые целились из своих пистолетов в Паутова и Данилу. И одновременно же с этим подскочил кверху и отлетел в сторону квадрат изысканного наборного паркета, прикрывавший люк из тайного лаза у письменного стола. Оттуда выскочил, как черт из табакерки, боец в черном шлеме. Еще только когда он начал вырастать из пола, в его руке заработал пистолет-пулемет, и другие два телохранителя Паутова повалились сраженные наповал. Так что второму бойцу, выскочившему из люка вслед за первым, и стрелять уже не пришлось.
– В помещении чисто, – бесстрастно доложил один из бойцов в микрофон.
– Вижу, – ответил Иван Андреевич Копулов и разомкнул руки, которые потирал, как органист перед симфонией (да, это был он – заместитель руководителя ФСБ наблюдал за происходящим на компьютерном экране, разделенном на четыре картинки, находясь в своем кабинете на Лубянке).
– Хорошо, – добавил в компьютерный микрофон Копулов. – Других вооруженных людей у Микулова в Сенатском дворце нет. Все входы-выходы блокированы нашими людьми. Но все равно вы охраняете президента до полной проверки всех помещений.
– А-а-а, – застонал Микулов и обессилено опустился в ближайшее кресло.
– Ты еще за сердце схватись, – сказал Паутов.
Микулов схватился за сердце, но схватился не потому, что прислушался к саркастическому совету Паутова, подобно актеру, который старается в точности исполнить задумку режиссера, а потому, что и вправду у него сильно защемило в груди. Микулов уронил голову на плечо и весь обмяк, но никто, конечно, не поспешил справиться о его самочувствии. Микулов умер через минуту, пока все освобожденные обменивались бестолковыми восклицаниями и бесцельно ходили туда-сюда между трупами, не веря в свою удачу. Только боец в шлеме, заметив, что Микулов потерял сознание, пощупал сбоку его шею и не обнаружил под пальцами пульса. Врачи позже констатировали обширный инфаркт миокарда.
Благодаря видеокамере Дэниела Дрейка все произошедшее видели на экранах своих телевизоров и гаджетов миллионы людей на всей планете, включая толпу, которая собралась на Красной площади и которая, таким образом, находилась к месту событий ближе остального человечества. Чудесное освобождение пленников в Сенатском дворце и восстановление Паутова в должности президента было встречено на площади аплодисментами – такими же, какими у россиян принято приветствовать во время авиаперелетов благополучное приземление лайнера, хотя в данном случае уровень энтузиазма и радости был, конечно, выше. Значительно выше.