Прямо сейчас

Нагаев Сергей

– Никакого туману я не нагонял, – Данила, казалось, очнулся от каких-то размышлений и воодушевленно продолжил: – Я сказал про общее отношение к этой стране, вернее, к миру. Это и есть базовая вещь. А от этого уже можно и дальше что-то планировать. Это очень все связано. Я вот как раз сейчас вспомнил одну историю, которая со мной была в детстве.

Притча о большой рыбе

– Я с бабкой на даче в то лето жил в Подмосковье, и вот мы с пацанами – мне где-то лет, наверно, десять-одиннадцать было – пошли на рыбалку. Все закинули свои удочки, и я тоже закинул. Да забыл сказать, когда мы на озеро пришли, там волна была большая, потому что сильный

ветер дул. И вот все стали обсуждать, стоит или не стоит вообще время на рыбалку терять, потому что кто-то из нас сказал, что при такой волне рыба не клюет и что в лучшем случае можно рассчитывать на пескаря или мелкую плотву. Но решили все-таки закинуть удочки, раз уж приперлись. Ловили на хлебный мякиш – знаешь, как его делают: наливаешь постное масло на хлеб и разминаешь его с маслом до состояния пластилина. В общем. Закинули удочки. Минут двадцать около них посидели, последили за поплавками, ни у кого ни одной поклевки не было. Поэтому мы положили удочки на берег и так оставили их с закинутыми в воду лесками, а сами начали в ближнем лесу в казаки-разбойники играть, чтобы не обидно было, что зря потеряли время. Короче, когда вернулись на берег и вытащили лески, оказалось, что никто ничего не поймал, кроме одного, самого старшего пацана, которому лет пятнадцать было. Причем у него на крючке был здоровенный карась.

– Ну и в чем мораль басни? – спросил Виктор.

– А в том, почему карася поймал именно он, а больше никто. Он насадил большой шар мякиша на большой крючок. А все другие выбрали мелкие крючки и насадили мелкие шарики, думали, что на безрыбье хоть плотвичку поймать – не для жарки, естественно, а так, для галочки. Мелкие шарики быстро рассосались в воде, а большой шар того старшего пацана висел долго и был рассчитан на большую пасть. Никто, кроме него, не нацеливался на большую рыбину, понимаешь? Вот тебе и вся мораль: какой крючок – такой и улов. Проверено в реальной жизни.

– А для нашей-то ситуации какая мораль?

– Такая, что надо нацеливаться на что-то нестандартное, что-то новое и крупное, тогда будет адекватный результат, – Данила откинулся на стуле, предоставляя другу оценить масштаб своих рассуждений. – Я думаю, так и надо действовать дальше, – добавил он. – Новое и крупное – вот секрет настоящего прорыва.

– Новое и крупное… – Виктор, похоже, сильно сомневался насчет правильности «морали» рассказа, выведенной Данилой в девиз предстоящей жизни. – Я тебе на это могу другую историю рассказать. Тоже из детства.

Притча о старом велосипеде

– Я тогда был немного постарше, чем ты с твоей рыбалкой. Но неважно. Короче, сломался у меня велосипед. Рама наверху около рулевой колонки сломалась, то есть перекладина рамы, которая горизонтально идет от рулевой трубы к трубе, на которой сиденье крепится. Понял, о чем я?

– Понял. Непонятно только, как она могла сломаться? – спросил Данила. – Ты свой велик с десятого этажа, что ли, фигакнул?

– Ну я тебе говорю – просто отломалась. Заводской брак, наверно, соединение, значит, в том месте было хреновое.

– Ладно, Фигаксель, верю. И что?

– Ну вот. Это днем было, родители на работе. Что делать? А у нас недалеко от нашего дома новый дом строили. И вот мне один мой дружбан посоветовал: пошли, говорит, на стройку, я там видел, как сварщики работают – попросим, чтобы они обратно железку приварили. Приволокли мы туда велик, попросили одного дядю-сварщика. Ну и он заварил раму. Но косорукий сварщик попался. Криво, сволочь, приварил. Причем рама стала такой кособокой, что крутить педали было страшно трудно, и цепь то и дело соскакивала со звездочки. Назад домой я полдороги уже не ехал, а снова волоком тащил свой велик. И вот представь себе, волоку я его, а сам думаю: не может быть, чтобы вот так все плохо закончилось с моим велосипедом. Я очень его любил. И тогда мне в голову стукнуло, что, конечно, не может быть в жизни такого, что я вдруг останусь без велика – родители обязательно должны немедленно купить мне новый. И, короче, так я размечтался, даже и не размечтался, а прямо уверился, что это так и будет: только заикнусь родителям, что велик необратимо сломался, как они побегут со мной в спортивный магазин и купят новый. И я и товарищу своему, с которым мы обратно перлись к дому, так и сказал, что мне точно родичи купят новый велосипед. А он мне еще, помню, сказал, что это клево получилось, что велик так сломался, что его уже не починишь, потому что теперь вместо старого велика у меня будет новый. А я ему говорю, что да, точно, что я, мол, и не мечтал о новом велике, но вот теперь он у меня будет. Настроение, помню, было просто замечательное… Да…

– Короче, не купили тебе родичи новый велик, – сказал Данила.

– Не купили, – с неподдельной грустью констатировал Виктор. – Мы тогда очень небогато жили. Сначала родаки говорили, что надо подождать до зарплаты. Потом – что вот когда я буду хорошие оценки из школы приносить, тогда мне и будет новый велосипед. Оценки у меня на короткое время улучшились, но они стали опять говорить, что пока денег на велик нет. Потом, весной, выяснилось, что годовые оценки у меня в целом плоховатые – значит, снова нельзя мне велик покупать. Осенью мне сказали, что, может быть, купят его к следующему лету – зачем перед снегом деньги тратить? И так, в общем, это тянулось пару-тройку лет до того времени, когда мне уже велик стал без разницы, мне уже стали интереснее девочки и пиво, а не велик и рогатки.

– Облом, – посочувствовал Данила. – А в чем мораль?

– Мораль истории в том, что надо очень внимательно относиться к тому, что есть. А не говорить с апломбом про что-то новое и крупное, как будто оно уже чуть ли не в кармане у тебя. Потому что, ты это пойми, нового велика не будет. Никогда. Конечно, если бы я не просто отдал свой велосипед в руки этому косорукому сварщику, а сам бы выставил перекладину рамы ровненько, как полагается, и уже только после этого сказал бы этому болвану, где и что он должен приварить, то тогда он бы приварил правильно. И тогда я еще долго катался бы на моем любимом велике. Но я этого не сделал. Я виноват, что велика не стало, а не сварщик-долбоеб – вот еще какая тут мораль.

– А мы с пацанами были виноваты, что не нацелились на большую рыбу, – сказал в ответ Данила. – Если бы нацелились, то поймали бы. Поэтому в чем-то у нас мораль басен совпадает – виноват всегда ты сам.

Глава 18. А теперь побольше перца

Кутыкин глядел на экран своего мобильника, где светилось имя абонента «Матильда», не решаясь ни начать разговор с ней, ни нажать на кнопку отбоя. Все еще не зная, как быть, он приложил телефон к уху и услышал голос Матильды:

– Что, забрал наконец мобилу у своей Олечки?

– Да, – неожиданно для себя ответил Кутыкин. «Да» прозвучало слишком торопливо. Бесхребетность и малодушие, сквозившие в тоне, которым он произнес это короткое слово, были очевидны даже для самого Кутыкина. Он разозлился на себя, откашлялся и повторил «да» гораздо тверже. И добавил:

– Только не у своей.

Несмотря на ссору с Матильдой, упустить эту яркую во всех отношениях женщину он был не готов.

– Уже не у своей? – уточнила Матильда.

– Не уже, а вообще. Этого вообще никогда не было. Я это тебе, между прочим, уже пытался объяснить, – Виталий кивнул Ольге и изобразил на лице извинение, мол, вынужден отвечать. – И если бы ты изволила выслушать меня…

– Значит, у тебя ничего с ней не было? – голос Матильды потеплел.

– Я сказал: нет.

– Знаешь, я тут обдумала наш последний разговор по телефону и хотела тебе сказать, что, наверно, я погорячилась. Ну, ты же меня знаешь. Я решила, что ты… ну и я, конечно же… гм…