Прыжок во тьму
Шрифт:
Не доходя до границы метров пятьдесят, Бейчек остановил нас и сказал: «Я пойду вперед. Если будет тихо, значит путь свободен и можете следовать за мной. Я подожду вас. Если же на пути кто-то окажется, вступлю в разговор; тогда вы спрячьтесь и ждите, пока все не утихнет. В последнем случае я не смогу ждать вас на границе. Встретимся на окраине».
С этими словами он двинулся по шоссе к границе.
Я хорошо знал этот край еще с той поры, когда работал в Остраве секретарем. Тогда не составляло никакого труда попасть в Суху: прошел по этой дороге — и там.
Мы залегли на поляне неподалеку от дорожной канавы за кустарником. Было тихо и темно. Слышим, товарищ Бейчек заговорил.
Побранив еще какое-то время Бейчека, часовые отпустили его, но сами остались там же. Через минуту к ним подъехала автомашина, остановилась, направила рефлекторы на поляну и осветила ее. Однако и рефлекторы не нащупали нас, мы спрятались надежно. Вскоре машина уехала, а спустя какое-то время сменились и часовые. Они что-то отрапортовали друг другу и направились вдоль границы.
Мы быстро подползли к дороге, пересекли ее и метров двести бежали по поляне, пока не оказались на польской земле. Затем перешли вброд речку Луцину и вышли к Сухе — промокшие и продрогшие.
На окраине нас встретили товарищи и отвели на квартиру, где мы переоделись. Ночью полька выстирала наше белье и высушила верхнюю одежду. Однако, чтобы двинуться дальше и все подготовить, нам пришлось прожить там еще три дня. Затем нас поселили у другого товарища, который жил на втором этаже двухэтажного домика: внизу помещалось полицейское управление и комиссариат, а наверху жили мы.
В воскресенье мы выехали в Варшаву. Товарищи хорошо организовали наш отъезд. На вокзал меня отвела десятилетняя девочка. «Дяденька, сюда, дяденька, туда», — без конца говорила она. Польская полиция не очень обращала внимание на подобные сцены, так как в ту пору еще сравнительно много людей ходило сюда из Остравы к знакомым, чешский язык тут не вызывал никакого подозрения. И товарища Сынека на вокзал проводила девочка. Ожидавший нас товарищ купил нам билеты до Тешина и поехал с нами. В Тешине мы вышли, и он купил нам билеты до Кракова. Все это делалось для того, чтобы маршрут наш оставался втайне. В Кракове мы задержались, проинформировали товарищей о положении на родине, предупредив их, что еще много наших людей проследует этим маршрутом в эмиграцию. Через них они и будут получать информацию о развитии событий в Чехословакии.
Нам выдали удостоверения комитета, и на следующий день мы выехали в Варшаву и зашли в советское посольство.
Товарищи из советского посольства были уведомлены о нашем прибытии, кроме того, мы имели надежные рекомендации. В тот же день мы выехали в Советский Союз.
В поезде на польской границе проверяли документы. У Виктора Сынека пограничники обнаружили какие-то неполадки. Они долго советовались, задержать его или нет, но в конце концов решили отпустить с условием, что он не вернется в Польшу. Виктор заверил их, что никогда сюда не вернется. Тогда еще эти пограничники не знали, что очень скоро и Польшу постигнет та же участь, что и Чехословакию, что и они подвергнутся нападению фашистских бандитов, которые оккупируют их родину.
На вокзале в Негорелом нас ожидали советские товарищи из МОПР, они заботились о нас до самого отъезда в Москву.
В Москве нас тотчас же принял товарищ Кроснарж, работавший в то время в МОПР. Нас отправили в один из подмосковных
Советские товарищи проявляли о нас неустанную заботу. Прежде всего нас всех послали на отдых и лечение и только потом устроили на работу. Многие наши люди пошли работать на заводы.
Товарищи из ЦК КПЧ предложили нам с Сынеком сделать сообщение об обстановке на родине. Сначала с нами побеседовал товарищ Грушка — представитель нашей секции в Коминтерне, затем товарищи Готвальд, Копецкий и другие.
В течение трех недель мы делали сообщения на заседаниях Исполнительного Комитета Коминтерна. Подробный отчет о событиях было поручено составить товарищу Сынеку. На заседаниях Исполнительного Комитета мне довелось встречаться с руководящими деятелями коммунистических партий. Председательствовал на них товарищ Димитров, которого я тогда увидел впервые; встречался я и с товарищем Мануильским и рядом других политических деятелей.
Я подготовил подробный доклад о деятельности нашей партии. Товарищи Димитров и Мануильский, проанализировав его, пришли к выводу, что 15 марта 1939 года — следствие Мюнхена, что партия приняла все необходимые меры. Отмечались и недостатки в работе партии. В частности, указывалось, что после перехода в подполье она не подготовилась к быстрому развитию событий, оказалась застигнутой врасплох, а позже не имела достаточно ни времени, ни сил для оказания действенного сопротивления.
На основании этой оценки Заграничное бюро ЦК КПЧ в Москве приняло решение разработать инструкции для дальнейшей работы нашего Центрального Комитета на родине.
Товарищу Сынеку поручалось вернуться в Чехословакию. Он выполнил это задание и продолжительное время работал на родине в подполье [11] . По решению ЦК КПЧ я остался в Москве и был направлен на работу в нашу секцию Коминтерна в распоряжение товарища Копецкого.
Прервал я свой рассказ такими словами:
— Ну, а теперь я тут, и задачу мою ты, Кулда, знаешь.
Товарищ Кулда проделал большую работу по возобновлению деятельности партии. Он доказал делом, что идет по стопам своего отца, павшего в декабре 1920 года в кровавой битве рабочего класса с властью капитала. В годы первой республики вся семья Кулды сражалась в рядах партии против чешской буржуазии за права народа. В период оккупации она считала своим долгом бороться против гитлеровского фашизма. Такими людьми, несмотря на все преследования, пополнялась наша партия и в самые тяжкие годы. Это были настоящие герои.
11
Виктор Сынек, член I подпольного ЦК КПЧ. Арестован 10 февраля 1941 года, казнен 1 июня 1942 года в концлагере Маутхаузен. — Прим. авт.
СЛЕДЫ ВЕДУТ В БЕРОУН
Мы нашли прочную точку опоры.
Однако на меня свалилась новая забота: из Остравы приехал Эда и нужно было обеспечить его жильем. Несколько дней он оставался у Шнейдера, а я ушел в Жижков на новую квартиру. Вскоре мы нашли ему жилье.
О Кареле до сих пор ничего не было известно. Что с ним, где он? Когда мы расставались в Польше, я советовал ему ехать в Пардубицы. Карел согласился с моими доводами, но я чувствовал, что он так и не решил, ехать ли ему в Кладно или в Пардубицы.