Прыжок во тьму

Ветишка Рудольф

Помимо страха перед репрессиями для этого были и другие причины, прежде всего — влияние бенешевской пропаганды. Бенеш не пользовался среди крестьян популярностью, но призывы лондонской эмиграции: «Ждите, мы вас освободим!» и «Запад исправит свою ошибку» доходили до их слуха. Лондон спекулировал на интересах одиночек, призывая их переждать, не предпринимать активных действий. Обыватели не понимали, что «гуманистические» призывы из Лондона не имеют ничего общего с борьбой народа против фашизма, что в них отражено стремление изменить характер освободительной борьбы в пользу буржуазии.

Нельзя, конечно, сказать, что все люди, ожидавшие, когда «придет время», примирились

с фашизмом. Отнюдь нет! Большинство из них ненавидело его. Но они не могли понять, что «протекторат» нельзя как-нибудь «переждать», что слов недостаточно, когда время требует действий.

Боевое настроение было у молодежи и студентов. События, развернувшиеся после 17 ноября 1939 года, когда были закрыты высшие учебные заведения, показали им, что фашисты — их смертельные и беспощадные враги. Для большинства студентов новыми университетами стали концлагеря, которые рано или поздно привели их в нашу партию. Мы не собирались делать поспешных выводов, но, бесспорно, из студентов вырастали деятели антифашистского сопротивления, новые функционеры партии, которые шли на смену арестованным и казненным товарищам.

Шаг за шагом создавали мы актив молодежи, укрепляли связи с ним. Организации начали работать.

Как-то в беседе с товарищем Коловецким зашла речь о товарище Шефрне, которого я хорошо знал еще с довоенных лет. Шефрна работал на вокзале в Бубнах. Я попросил Коловецкого организовать встречу с ним.

Мы встретились. Шефрна рассказал мне, что партийная организация на бубненском вокзале не прекращала работы с самого начала оккупации. Раньше ее возглавляли товарищи Полка и Карел Местек, но их обоих арестовали (впоследствии Полку казнили в Освенциме).

Мы обсудили вопросы будущей работы среди железнодорожников. В основном они касались действий, препятствовавших перевозкам, особенно — на фронт. Акции саботажа в тот период проводились повсеместно. Железнодорожники сыпали песок в шарикоподшипники, перерезали соединительные шланги между вагонами, а порой парализовывали всю работу на станции. Нередко замирало движение не только в Бубнах, но и на товарных станциях в Либне, в Высочанах, в Нимбурке, Ческе-Тржебове. Железнодорожники наклеивали на вагоны ложные этикетки. Так, например, на вагон, которому следовало ехать в Пардубицы, наклеивали маркировку, указывавшую противоположное направление. В результате составы переформировывали, и вагоны, которых ждали, например, в Остраве, прицепляли к поезду, следовавшему по маршруту Подмоклы — Дечин, и они отбывали в Германию. Случалось, что вагоны или весь состав, следовавший на восток, вновь уходил в Германию, в Австрию или куда-нибудь еще, только не к месту назначения. Иногда проходили месяцы, прежде чем «заблудившиеся» вагоны отыскивали и выясняли, куда, собственно, они должны направляться.

Шефрна был связан с Пойером, тоже железнодорожником, в прошлом работавшим в Усти на химическом заводе. Он ездил в Усти к старым товарищам и привозил оттуда капсулы-детонаторы. Их крепили к вагонам с военными грузами, в результате чего эти вагоны спустя какое-то время взрывались. Часто возникали пожары товарных составов. Однажды пожар возник в поезде, доставлявшем на фронт размонтированные самолеты. Для борьбы с пожаром привлекли железнодорожников, и они гасили его так «усердно», что все превратили в пепел.

Однажды товарищи Шефрна и Станислав Влчк сопровождали транспорт с заключенными до Терезина. Среди заключенных находились и русские военнопленные.

— Мы помогали русским чем могли, — рассказывал Шефрна. — Их набивали в вагоны, как сельдей в бочку, окна вагонов наглухо закрывали. Нам приходилось по нескольку раз проходить

вдоль вагонов, прежде чем удавалось передать заключенным еду или воду. Открывали мы и заколоченные окна. Когда немцы обращали на это внимание и приказывали окна заделать, мы заявляли, что рамы перекосились и нужно отцепить вагон для ремонта. Немцев это, разумеется, не устраивало, и им ничего не оставалось, как разрешить оставить окна открытыми. Таким образом мы могли передавать заключенным продукты, одежду и другие вещи…

Мне лично товарищ Шефрна очень помог. Он снабдил меня формой и документами железнодорожника, что давало возможность свободно передвигаться, а главное без всяких опасений ездить в поездах.

С каждым новым днем мы убеждались в том, что движение Сопротивления живет и крепнет.

Удобную базу для нашей деятельности мы нашли в Челаковицах. С челаковицкими товарищами удалось войти в тесный контакт, и работа начала развертываться благополучно. Поначалу они проявляли осторожность. На одну из наших встреч они пригласили товарища Бедржиха Штястного. Это принесло большую пользу. Товарищ Штястный хорошо меня знал, и его отношение ко мне не могло не оказать влияния на челаковицких товарищей.

Мое внимание привлек молодой интеллигентный рабочий — товарищ Ирушек. Говорил он обдуманно и энергично. Ему были присущи инициатива и хорошие организаторские способности. Ирушек рассказал, что связался с парашютистами из Лондона, которые, по его словам, получили особое задание от Бенеша и Ингры [13] .

Я посоветовал Ирушеку сотрудничать с западными парашютистами, но не сообщать ничего конкретного о нашей организации, ни в коем случае не давать ни адресов, ни списков наших людей. Такие меры предосторожности были необходимы.

13

Ингр Сергей — военный министр чехословацкого правительства в Лондоне в годы второй мировой войны. — Прим. перев.

Я разъяснял товарищам линию партии, осуждавшую выжидательную тактику Лондона. ЦК КПЧ считал, что от пассивного сопротивления необходимо перейти к активной борьбе, создавать боевые группы и тем самым помогать наступлению Красной Армии на Запад. Нужно было не давать возможности фашистам использовать нашу индустрию, ресурсы нашей страны. Нужно было усилить борьбу против тотальной мобилизации и против выселения крестьян с их земли.

Мне задавали вопросы о Красной Армии, о Советском Союзе, о том, что делают наши товарищи: Готвальд, Шверма и другие. Эта тема была неисчерпаема. Я рассказывал о Советском Союзе, о героизме Ленинграда, о партизанах…

Прошло почти четыре недели с того дня, как мы приехали в Прагу. Сфера нашей деятельности значительно расширилась. У нас уже была налажена связь с целым рядом пражских и других заводов: «Колбенкой», иноницкой и косиржской «Вальтровкой», «Рингоффером», смиховской «Шкодовкой», вршовицкой «Этой», «Электрическими предприятиями — Прага», с железнодорожным вокзалом в Бубнах, челаковицким «Вольманом», пардубицким «Семтином». Связались с подпольщиками Пардубице, Находа, Градца-Кралове, Врхлаби, Раковника и Клатовска. Назначили инструкторами: Ирушека, Достала, Шефрны, Матушека, Плишека, Штястного. Наладили связь с Москвой через Остраву и Польшу, но пользовались ею только в крайних случаях. В то же время не прекращалась работа по монтажу нашей радиостанции, с нетерпением ждали мы, когда Эда получит возможность отправить первое прямое сообщение в Москву.