Психиатрическая власть
Шрифт:
Гипноз, введенный в лечебницах XIX века очень рано, уже в 1820—1825 годах, когда он находился на совершенно эмпириче-
274
ской стадии развития и в целом отвергался медициной, использовался, несомненно, как вспомогательное средство физической, телесной власти врача.6 В этом расширенном до пределов лечебницы пространстве тела врача, в рамках процесса, посредством которого службы лечебницы работали подобно нервной системе самого психиатра, так что его тело составляло с больничным пространством единое целое, во всей этой игре гипноз с его физическими эффектами функционировал как часть дисциплинарного механизма. И возвращаясь к наркотикам — опиуму, хлороформу, эфиру, можно сказать, что и они, как это имеет место доныне, служили дисциплинарным орудием, помогали установить порядок,
Но с другой стороны, три эти элемента, легко прочитываемые в лечебнице и введенные там, разумеется, в дисциплинарных целях, оказывали, просто потому что они использовались, иное действие — приносили с собой и аккумулировали, отчасти вопреки возлагавшимся на них функциям, некоторый вопрос об истине. И в связи с этим они представляются мне проводниками слома дисциплинарной системы, поскольку медицинское знание, будучи еще не более чем признаком власти, оказалось принуждено говорить уже не просто в терминах власти, но также и в терминах истины.
Теперь я предлагаю открыть скобки и предпринять, в очень сжатом виде, историю истины вообще. Мне кажется, можно сказать следующее: знание, подобное тому, какое мы называем научным, — это знание, которое, по сути, предполагает, что всюду, в любом месте и в любом времени, есть истина. То есть, точнее говоря, есть такие моменты, когда истина дается научному знанию легче обычного, точки зрения, позволяющие уловить истину легче или с большей уверенностью; есть наконец, орудия позволяющие выявить истину если она скрыта спрятана или погружена в глубину. Так или иначе для научной практики в целом истина всегда имеет место; истина непременно присутствует во всcm или за всем в отношении всего—в отношении
чего
vro л но о чрм тол kjco можно поднять вопрос о ней. Истина
275
*
может быть спрятана, труднодостижима, но это связано исключительно с нашими собственными пределами, с обстоятельствами, в которых мы ее ищем. Истина сама по себе пронизывает весь мир, нигде не прерываясь. В истине нет черных дыр. Поэтому для знания научного типа не бывает столь скудной, столь незначительной, эфемерной или случайной вещи, чтобы она не поднимала вопроса об истине, предмета столь далекого или в равной степени столь близкого, чтобы его нельзя было спросить: что есть твоя истина? Истина живет везде и всюду, даже в пресловутом обрезке ногтя, о котором говорил Платон.7 И это означает не только что истина вездесуща и вопрос об истине можно поднять всегда, но и что никому не принадлежит исключительная привилегия изречения истины, так же как никто заведомо не лишен права на ее изречение, при условии что он обладает орудиями, необходимыми для ее выявления, категориями для ее осмысления и адекватным языком для ее словесного выражения. Говоря еще более схематично, имеет место философско-научное полагание истины, связанное с определенной технологией построения или общепринятого нахождения истины, с технологией доказательства. Имеет место технология доказательственной истины, неразрывно связанная с научной практикой.
Но, как мне кажется, в нашей цивилизации существовало и полагание истины совершенно иного типа, которое, будучи несомненно более архаичным, нежели описанное выше, подверглось со стороны доказательственной технологии истины постепенному вытеснению или поглощению. И это полагание истины, обладающее, на мой взгляд, огромной важностью в истории нашей цивилизации, уже потому что оно оказалось поглощено и колонизировано другим, не мыслит истину дожидающейся нас везде и всегда — нас способных выследить и постичь ее где бы она ни находилась Оно полагает разъятую разрозненную пун-
КТирнУЮ исТИНУ кОТОРАЯ зЭХОВсШИВЭ.СТ иЛИ свеПШЗ.СТСЯ лишь
время от времени где ей вздумается то тут то там которая не имеет места везде, всегда и для всех, которая не ожидает нас, ибо предполагает собственные благоприятные моменты соб ственные места обитания собственных проводников и привиле-гированных носителей Это истина имеющая свoki геогпягЬию: дельфийский оракул 8 ичпекаишшй истину изрекГт ее тоЗо в Дельфах и не повторяет слова оракула из другой местности; бог,
276
что врачует в Эпидавре9 и говорит пришедшим к нему за советом,
Возьмем другой пример. В старой медицине кризисов — к ней я еще вернусь,— в древнегреческой, римской, средневековой медицине, всегда есть момент проявления истины болезни; это как раз момент кризиса, и ни в какой другой момент обнаружить эту истину нельзя. В алхимической практике истина тоже не дана, не ждет, пока мы придем и обнаружим ее; она, подобно молнии, быстротечна и по меньшей мере связана со случаем, кайрос,в момент которого и нужно ее постичь.10
Помимо собственных географии и календаря, эта истина имеет также своих исключительных и привилегированных проводников, операторов. Операторами пунктирной истины являются те, кто владеет тайнами мест и времен, те, кто прошел определенные профессиональные испытания, те, кто произносит внушенные слова или совершает ритуальные жесты, те избранные, на которых истина нисходит: пророки и прорицатели, невинные и слепцы безумцы, мудрецы и т. д. И эта истина с собственными географией календарем, проводниками и операторами не универсальна То есть не то чтобы редка но рассеянна: это ис-тина, свершаюшдяся как событие.
Таким образом, мы имеем истину-констатацию (доказательственную истину) и истину-событие. Эту пунктирную истину можно назвать также истиной-молнией, в отличие от истины-неба, универсально наличествующей в виде облаков. Есть две серии в западноевропейской истории истины. Серия открытой, постоянной, стройной, доказанной истины и — серия истины, относящейся не к порядку сущего, а к порядку случающегося, данной не в виде открытия, а в виде события, не констатируемой, а вызываемой, выслеживаемой, — скорее продукта, нежели апофантики; истины, которую не обнаруживают посред-ством орудий но призывают с помощью ритуалов заманивают уловками, постигают благодаря случаю. Такая истина требует не метода а стратегии; между истиной-событием и тем кто ею постигнут сам постиг ее или оказался ею поражен нет субъект-но-объектной
ЛДр\1г ду ниМИ иМСбТ место не отношение
277
познания, а скорее отношение шока —молнии, вспышки; или отношение охоты, во всяком случае — рискованное, обратимое, воинственное; отношение владычества и победы, то есть, таким образом, не познания, а власти.
Историю истины нередко трактуют в терминах забвения Бытия: 11сторонники этого подхода, полагая забвение как фундаментальную категорию истории истины, облекают себя априорными привилегиями познания, так, словно забвение может состояться лишь при условии принятого, раз и навсегда установленного отношения познания. Поэтому, как мне кажется, они предпринимают историю только одной из двух серий, которые я попытался описать, а именно серии апофантической, обнаруживаемой истины, истины-констатации, истины-доказательства; они, собственно, и помещают себя внутри этой серии.
Я же пытался в предшествующие годы и хотел бы попытаться сейчас обратиться к истории истины со стороны другой серии, 12 вернуть права этой и в самом деле подавлявшейся, поглощавшейся, оттеснявшейся технологии истины-события, истины-ритуала, истины — отношения власти, наряду и в противовес истине-открытию, истине-методу, истине — отношению познания, которая, будучи таковой, предполагает субъект-объектную связь и располагается в ее рамках. Я хотел бы противопоставить истине-небу истину-молнию, то есть показать, что, с одной стороны, истина-доказательство, чью широту и силу, власть, которой она пользуется сегодня, бессмысленно отрицать, — что истина-доказательство, в целом тождественная в своем технологическом аспекте научной практике, в действительности проистекает из истины-ритуала, истины-события, истины-стратегии; и с другой — что истина-познание есть в сущности не что иное как одна из областей или сторон подавляющая с тех пор как онз. разрослась до гигантских масштабов, но все же лишь однэ. сторонз, или модальность истины кэ.к события и технологии этой истины-события.