Психология свободы

Ткачёв Виктор Григорьевич

Всё очень чётко, как будто со взрослым происходило, и даже чётче. Вряд ли из такого возраста многие что-либо даже смутно помнят, моё же это воспоминание подтверждается рассказами домашних. Это пишется для того, чтоб читатель мог доверительней относиться и к прочим приводившимся вспомненностям автора, в том числе потусторонне-ориентированным.

А ещё до того "купания", – незадолго, – была обретаемость в больнице – в связи с переболеванием дифтерией. Что тоже помнится в хорошем качестве, только что отрывками. Для объективного контроля, правда, не очень годится. Если случай с "купанием" единичен, и тем не может перемежаться со сходными воспоминаниями той поры – похожих просто нет, – то все больницы для

ребёнка похожи, и все болезни тоже: поди докажи, что это помнится именно та болезнь – как контакты с врачами в недомашней обстановке, а не более поздняя. В случае с "купанием" помнится, какая конкретно игрушка была брошена в воду, и взрослые свидетели происшествия подтверждают, что да, именно эта, – чего вполне достаточно, чтобы идентифицировать случай. В случае же с заболеванием помнится коричневато-оранжевая больничная клеёнка, которой в те времена имели обыкновение застилать медицинские кушетки. В тяжёлом физически состоянии лежать на такой кушетке пришлось, вот и запомнилось, – но ясно, что подобного эпизода нисколько не достаточно, чтобы однозначно идентифицировать событие.

Впрочем, и здесь всё не так беспросветно: помнится ведь дезординарная тяжесть болезни (точнее, своего физиологического состояния: то, что именно болеешь, и что происходящее ненормально, тогда ещё не доходит, воспринимаешь всё как тяжёлую некую данность, да и дело с концом), а ничего из способного приводить к такому, кроме дифтерии, в те ранние годы, по свидетельству старших родственников, со мной не случалось.

Но это, впрочем, не важно. Воспоминания о болезни важны не возможностью объективной датировки – и тем идентификации. Важны своей смысловой наполнительностью. Тела не ощущал, только голову. А вместо тела – будто деревянная колодка. Знаешь только, что тело ниже головы – ещё вроде должно быть, и на том всё. Это предрасполагающий физиологический фон – к тому, о чём сейчас скажу. Помню происходящесть с элементами "отлетания души"! Как субъектность поднимался аж к потолку комнаты, видя сверху своё тело – на медицинской кушетке с той самой оранжевой клеёнкой. А потом затягивало ещё дальше – влез в потустороннесть "почти двумя ногами". Опять как бы висел "один-одинёшенек в собственном соку". Но это – смутно, зато хорошо помнится, как сподобился вернуться обратно: очень досадно стало – столько мурыжился, чтоб засуществовать, только собрался как следует в живости покрутиться, и нате вам – убирайся. В общем, как "поле души" (по-иному в том положении себе не являешься) рывком бросился обратно – что называется, зажавши нос, как в "чрезвычайно мокрую" воду. Бросился, накрутившись до согласия вытерпеть всё, что обещал такой бросок.

И вытерпел. Как рассказывала мать, лечащий врач говорил, что выжить не должен. Заболел ведь в пятницу, а препараты вводить начали только в понедельник – выходные помешали, трое суток мать вхолостую на руках проносила. А от первых признаков дифтерита до летального исхода – у младенца как раз трое суток, если не привит и не лечат. Это согласно мед. статистике.

Помняще побывал, значит, я в потустороннести и при живости, а не только без неё. Богатый опыт, было потом что с чем сравнивать!

Ладно, резюмируем. Автор встречал, конечно, в оккультных текстах множество подобных описаний. Чего только ни описывают! Буквально фантастические похождения – в своих так называемых прошлых жизнях, и тому подобное. Что здрово девальвирует сам подобный метод человеческого познания, основанный на непосредственной информации – вспоминаемом, – а не на добываемом опосредованно. Наперёд ясно же, что в своём подавляющем большинстве – такие описания есть, в лучшем случае, просто вымысел, в который верит сам автор описания. А чаще и хуже того: это вымысел, в излагаемости которого, по тем или иным причинам происходящей, автор подспудно знает, что это у него именно вымысел. Ну не хотят люди себе признаться, хотят оставаться в себе самозначительными.

Ну и далее – в том же духе. Например, вымысел совершенно откровенный. Тоже встречается! К сожалению, для незнающего меня читателя

этой книги – я предстаю как раз в подобных ипостасях. Должен представать, в той или иной! Одно утешение, своих лихих похождений "в прошлых жизнях" – я не описывал. Может, такая авторская сдержанность предрасположит читателя, и фактоматериалом психологической науки он будет считать описанные факты, а не сам факт их описания автором.

Шутки шутками, но сам я – не склонен описанное считать тем, чего не было. Отталкиваюсь, прежде прочего, от одинаковости внутреннего окраса воспоминаний: что потусторонние, что посюсторонние – объективно подлежные проверке и проверенные, – они внутри меня выглядят для меня одинаково – именно как личные воспоминания. Что заставляет первые находить не более надуманными, чем вторые.

Также подкупает, что более-менее подтверждённых вспомненностей пренатальной и ранне-постнатальной жизни – целая куча. Это, как ни крути, уникально. Ну, в смысле, уникально, что они вообще – такие! – есть, а уж тем болей – что их много. Так почему бы не посчитать, что там же и у того же – возможна и другая уникальность: воспоминания дожизненного бытия.

Также то, что автор способен выписать трактат, подобный этому по сложности, наверняка предрасполагает считать, – во всяком случае, самого автора как раз предрасполагает, – что им всё же были употреблены все необходимые средства самоконтроля – в работе с изложенными воспоминаниями. Отчего можно их находить именно воспоминаниями, а не грёзами или ещё какой заумью. Впрочем, автор даже перед самим собой не стоит на стопроцентной апологетике изложенному – для такого затронута им слишком зыбкая область. Тем более, не настаивает он на таковой сотнепроцентности перед читателем. Но принять последнему к сведению всё "доложенное" автором – всё же можно бы.

6. Завершение теории внутренних феноменов

1. Есть гл'aвный внутренний феномен. И главен он потому, что последний – из выстраиваемых в себе нами. Имеется в виду наше "Я".

"Я" – это осознанность себя. Вот что это такое, если совсем кратко! Научаешься в порядке мышления осознавать, наддаёшь тем в классности умствования, принимаешься вот так – "психотехнически по-новому" – рассматривать объекты жизни, да и саму жизнь – в её членимости на объекты, – и тут неожиданно находишь среди них и себя самого – как объект, – чем и рождаешься себе как "я".

Но можно всё это подать и с противоположной стороны. Твоя жизнь в лице тебя самопротивопоставилась – вот что такое возникновение твоего "я"! То есть, "я" – параллельно прочему – появляется ещё и нашим мышленческим выбиванием особой соотнесённости себя с жизнью. В порядке такого "выбивания" соображаешь себя как нечто в жизни, ей равноценное и противопоставленное.

До трёх лет – этого нет! Три первых года окружающую тебя жизнь не воспринимаешь как таковую. В лице жизни для себя имеешь только себя, а всё остальное проходит как статисты и декорации. По большому счёту, жизнь до тебя ещё не доходит. Ещё не воспринимаешь её как нечто цельное, наличествующее относительно тебя. В смысле, что не соображаешь это мышлением, восприятие обслуживающим. Создающим воспринятость – как некую глубинную понятость, с`интерпретированность.

Итак, сообразившести у себя жизни как таковой – ещё у тебя не создаётся, в точности как это и у животных. Эта сакраментальная понятость создаётся только в месте встречи – двух взявшихся за жизнь независимых обдумываний, то есть – в порядке проявляемости сознания как метода умствования.

Не понимаешь тогда заодно и себя – в качестве чего-то, связанного с жизнью, – так что и из-за этого тоже не имеешь необходимой противосоотнесённости с ней.