Птенец
Шрифт:
— Осталось уснуть вместо меня.
Соня потупилась:
— С вами.
— Ну вот, — с легким неудовольствием проговорил Ржагин. — Здрасте вам, приехали.
— Вы меня еще помните?
— То есть?
— Ну, какая я. Я плавала неподалеку от вас.
— Конечно, — не задумываясь, солгал Ржагин.
— Нет, вы забыли, я вижу.
Сняла с плеч лямочки и вышла из платья.
Иван поперхнулся, прокашлялся. И нервно закурил, сидя в кровати, подперев спину огромной пуховой подушкой. Курил и смотрел на нее,
— Сонечка, милая, как вы хороши.
— Правда? — вскинула она на него лучащиеся глаза.
— Вы красивы необыкновенно.
— Нет, я вижу. Я вам не нравлюсь.
— Чудо природы, вы непременно хотите что-то для меня сделать?
— Да, — наполненно кивнула она.
— Почитайте мне.
— Почитать? — в крупных вишневых глазах ее надежду теснила печаль.
— У меня скверная привычка читать перед сном.
— Да-да, я поняла. А что?
— Что хотите. У вас обворожительный голос.
— Ладно, — и радостная побежала за книгой.
Вернулась, поставила у кровати стул и, поменяв верхний свет на ночной, присела с книгой.
— Озябнете, Соня. Накиньте что-нибудь.
— Ничего, спасибо, мне хорошо.
— А что вы принесли?
— «Три товарища».
— Великолепно, — сказал Ржагин, устраиваясь ко сну.
— Ой! А вы... — запнулась она. — Быстро уснете?
— Надеюсь.
— Тогда... поцелуйте меня, как девочек. Их вы целовали, а меня нет.
— Не целовал, а чмокал.
— Все равно.
— Вот, ей-богу. Нагнитесь.
Соня придвинулась к нему, прикрыв глаза. «Очарованье», — улыбнулся Иван. Взял в ладони ее лицо и скромно, по-братски, поцеловал в закрытые глаза, в обе щеки, в губы.
— Спокойной ночи. Все. Читайте.
Смущенная, радостная, благодарная, Соня поудобнее устроилась в изножье кровати и раскрыла книгу.
Не успела и страницы перевернуть, как Ржагин безжалостно и грубо захрапел...
Поутру, еще не сбросив впросонках липкую дрему, Иван уткнулся взглядом в пустые бесцветные глаза новой горничной, подметавшей пол.
— Простите. Вы кто?
— А вам какое дело?
— Ну все-таки.
— Нюра.
— Анна, стало быть.
— Ну.
— А где Соня?
— Ее перевели.
— За что?
— За что надо.
— А кто, если не секрет?
— Кому надо.
— Вы удивительно учтивы, Аннушка.
— Чего?
Он обратил внимание, что на стуле висят уже не вчерашние казенные вещи, а его личные, похоже, выстиранные и выглаженные. Чувствуя, что что-то произошло, пока он спал, что ветер неожиданно переменился, Иван, дабы прощупать, какова ситуация, поинтересовался:
— Давайте, Аннушка, сбегаем к озеру? Искупаемся, разомнемся. И будем свеженькие. А? Рванули?
— Нельзя.
— Даже под вашим бдительным оком?
— Вас велено, как проснетесь, к завтраку отвести.
— Стало быть, на откорм.
Нюра, помолчав, с обидой произнесла:
— Вы так мудрено разговариваете, что ни шиша не понять.
— Больше не буду, — сказал Иван, перекатывая смешок в углу рта. — Отвернитесь, пожалуйста.
— Чего?
— Отвернитесь.
— На кой?
— Мне надо встать, одеться.
— А, — сообразила Нюра. — Вставайте, я не помеха.
— Неловко. Я голенький.
— Ловко, ловко. Что я, мужиков никогда не видала?
Иван понял, что вновь под арестом.
Быстро умылся, оделся. И Нюра с угрюмым видом отвела его в тот же кабинет-столовую.
Профилакторий как вымер — ни фигурки, ни платочка не промелькнуло, пока шли.
Акулина встретила суховато, хотя и вполне корректно. Ее нынешняя спокойная вежливость лишь подчеркивала возникшее с ее стороны охлаждение, она откровенно и строго соблюдала дистанцию. И официантка Зина сегодня казалась не в пример сдержанней, какой-то закрытой, замкнутой. Однако, когда он допивал ко фе, а Лина ненадолго отвлеклась по хозяйству, Зина, склонившись к нему, прошептала:
— Забастовочка, Ванечка. Девичий бунт. Хотят, чтоб ты остался. Побыл еще. И вообще. Скучно без парней. А шеф ни в какую. Соньку чуть совсем не уволил, одной Нюрке-дурехе у него вера. И тебя, милый Ванечка, до срока вытурят.
— Не убили бы.
— Не, убить не убьют, а выпихнут точно.
Ржагин незаметно, быстро пожал ей руку и глазами поблагодарил. Зина тихо и грустно добавила:
— Девчата слезы льют.
— Поцелуй их всех за меня.
Она улыбнулась, отходя:
— Ладно.
После завтрака Лина передала его Нюре. И они отправились обратно — к избе, в которой Иван провел ночь.
— Чего-то вы все глядите?
— О чем вы?
— По сторонам, говорю, много глядите.
— Высматриваю, Нюра. Нет ли где лазейки.
— Нельзя.
— Интересно. Куда ж прикажете глаза девать?
— Супротив себя. Как по дорожке идете, так и смотрите.
— Утомительно.
— Ну, и много глядеть у нас тоже не положено.
— Разрешите, я буду ваши стати разглядывать?
— Чего?
— Ну, торс. Ланиты, перси, чресла.
— На кой?
— Для смаку.
Нюра подумала и возмутилась:
— В морду получите.
Введя в избу, закрыла его в комнате на ключ, а сама осталась в сенях, погромыхивая ведрами и ворча: «Какие-то стати напридумал. Сроду не слыхивала... Персики... Я б тебе показала персики. Маханула б тряпкой половой...»
Ржагин развалился в одежде на застеленной кровати. Закурил. И крикнул через дверь:
— Надолго вы меня?