Птица
Шрифт:
– Выыыы...
– провыла на высокой ноте и сократила расстояние между нами.
– Чтооо?
– Мы неее уверены, состояние критическое...
– дал петуха доктор.
– И скорее всего он не...
– у Вадима Михайловича задергались оба верхних века. Дергались они вразнобой, с разницей в полсекунды, отчего создавалось впечатление словно доктор подмигивает левым глазом Седову, а правым мне и
– Не что?
– голос был не мой. То есть, говорила-то, конечно, я, но эти хриплые мертвенные интонации не могли принадлежать мне!
– Он не... не...
– Не выживет, вы хотите сказать?
– в отличие от меня Седов держал себя в руках.
Угу, длинные они у него - обзавидоваться!
– Да!
– победно выдохнул врач и вытер рукавом пот со лба.
– Я хочу с ним поговорить, - произнести слово 'попрощаться' не смогла, ибо невероятно, невозможно, похоронить человека в двадцать девять из-за дурацкого сердца. Как же тогда мое? С мои мне что делать? Засушить в виде гербария или засолить в пробирке?
– Пожалуйста, он в той же палате, - доктор указал путь по коридору.
– Что даже спорить не будете?!
– а вот это меня сбило с толку. Я приготовилась воевать.
– С вами?!
И правда, что это я...
Понимающе оскалившись, быстрым шагом направилась к 'аквариуму' Лазарова. Подошла и решительно открыла дверь, но стоило перешагнуть порог, как все решимость испарилась, смытая стремительно надвигающейся паникой.
Что я скажу Максиму?
Что он самый мерзкий и отвратительный паразит, чьи следы от зубов украшают мое мягкое место?
Что все наши встречи достойны отлитых в бронзе памятников для его могилы?
Что такая красивая и умная я взяла и вычеркнула его из своей жизни, а он продолжил линию и поставил точку на своей?
Или...
Я, наконец, признаюсь что люблю его?
Ага, так и скажу: Максим прости за пятнадцать лет нервотрепки, но это все от большой и чистой любви. Правда-правда! Кстати, не хочешь в таком же режиме всю оставшуюся жизнь провести? Тебе всего-то пару дней осталось!
Но я не сделала ничего. Я просто села на убогий пластиковый стул, уткнулась лбом в кровать Лазарова и заревела белугой, горько и безвозвратно сожалея о своей непроходимой тупости, неприступной гордости и клиническом идиотизме.
– Птица...
– слабая дрожащая рука коснулась моей макушки.- Ну что ты, Птица, не надо так. Ты же обещала никогда из-за меня не реветь.
– А ты откуда знаешь?
– шмыгнула носом.
– Когда ты громко, на весь район, давала клятву, я стоял за углом дома и тоже клялся.
– А ты в чем?
– всхлипнула.
– В том, что заставлю тебя плакать минимум раз в неделю...
Чтооо?!
– Ты... Ты... Ты...
– вцепилась в матрас. Очень хотелось треснуть Лазарова.
– Птица, от счастья. Только от счастья, понимаешь?
– серые губы дернулись в попытке улыбнуться. Я понимала. Теперь я многое понимала. В том числе и то, что безнадежно опоздала.
– Ты же сейчас поэтому ревешь, правда?
Я кивнула.
Ничем не сдерживаемые слезы катились щекам. Нижняя губа лихорадочно тряслась. Пальцы судорожно мяли матрас.
– Ппправда, - прошептала я на вдохе.
– Радуюсь, что ты от меня отстанешь! Столько времени этого ждала...
– и без перехода: - Мерзавец, сволочь, предатель...
– я порвала простыню, наматрасик и погрузила скрюченные руки в пружинно-поролоновое нутро матраса.
– Как ты мог...
– Что...
– Лишить меня этого удовольствия...
– Какого...
– Да какая теперь разница!
– выкрикнула. И стало так обидно. Безумно обидно. Будто Макс отобрал у меня половину жизни.
Пауза.
Я выдохнула.
Вытерла лицо.
– Насть, а бы вышла за меня? Ну, если бы все сложилось иначе?
– мужчина смотрел в потолок. В уголках его глаз я разглядела мокрые дорожки. Мне нелегко? А каково тогда ему?
– Вышла, - усмехнулась через силу.
– Почему?
– А чтобы всю твою жизнь незабываемой сделать!
– Честно?
– Честно, - чего уж врать! На славу бы расстаралась!
– Клянешься?
– Лазаров!
– рявкнула, ощущая приближение второй части лебединого озера, где в роли озера я, - Ты даже умереть спокойно не можешь! Клянусь, если тебе от этого легче! Доволен?