Птицы поют на рассвете

Цветов Яков Евсеевич

Возвращались довольные.

Левенцов напомнил Кириллу о деревне, куда прибывают на отдых воинские части. Слова учителя запали ему в голову.

— Хочешь обрушить на нее наше доблестное соединение? Так, что ли? — лукаво взглянул на него Кирилл.

Левенцов выждал минуту и снова заговорил:

— Иметь тут своего человека, хоть того же учителя, и можно кое-что разузнавать, мне кажется.

— Поосмотримся как следует и вернемся к этому, — уже серьезно сказал Кирилл. — А насчет учителя верно говоришь. Борода тоже. Мужик хитрый, да ладный. И девчушка тоже… Молодец девчушка…

Мысль

об Ирине почему-то не покидала Левенцова. Он старался сосредоточиться на чем-то другом, уводил себя подальше от хутора. Но как только на минуту переставал думать о ней, она настойчиво возникала перед ним. И чем больше думал о ней, тем сильнее ощущал ее присутствие, будто не там, на хуторе, осталась она, а была возле. Он видел ее лицо, ее жесты, ее улыбку и взгляд, точно глаза его всю жизнь хранили это. Взволнованная, дрожащая, пойманная, но не покорная, стояла она перед ним у камышей. Потом увидел ее успокоенные, влажные, беззащитные глаза ребенка и женщины, в которых сквозили, перебивая друг друга, нетерпенье, застенчивость, восторженность, лишенная притворства. Он снова коснулся плечом ее груди, и это было так же явственно, как и тогда, когда они шли рядом вдоль ручья, и он услышал сильные удары своего сердца. Воображение дорисовывало то, чего не удержала память, и то, что там, на болоте, и позже в хате, от него ускользнуло. Он уже не думал о ней отдельно от себя, от своих обязанностей, хотя ни время, ни события не объединяли их. И уютным становился лес, полный ветра и дождя. Спина, придавленная набитым вещевым мешком, молчала, словно ее и не было. Ноги уже не ныли, как раньше, они твердо переступали — левой-правой, левой-правой…

17

Кирилл, обнаженный до пояса, умывался возле землянки, у сосны, к которой дном книзу прибита каска, наполненная водой. Сложенными чашечкой ладонями поднимал он стерженек, продетый в середине каски, и струя холодной воды падала ему на руки.

На сучьях деревьев, по сбившейся траве тянулись низки матовых капель, — ночью, когда Кирилл с Якубовским и Толей Дуником возвращался с разведки, лил холодный, сеющий дождь.

Рассвет проникал в чащу, мокрый и мглистый.

Левенцов, Михась и Паша с автоматами через плечо подошли к Кириллу.

— Готовы, — сказал Левенцов.

— Сами, братцы, понимаете, задача простая, но трудная: доставить сюда московский подарок. — Он снял с нижнего сука полотенце, вытер лицо, грудь, руки.

Ночью, радировала Москва, самолет сбросит груз в том квадрате, который указал Кирилл: Гиблый остров.

Вошли в землянку. На столике горела плошка, чадный и хмурый свет ее едва рассеивал темноту.

— Маршрут проложил? — посмотрел Кирилл на Левенцова, потом на Михася, улыбнулся. — Дорогу следи по карте. Михась, где придется, будет корректировать. Давай карту.

Левенцов показал кривую линию, прочеркнутую через зеленое с синими полосками пятно. Кирилл смотрел, вел палец рядом с линией, останавливался, думал, двигал палец дальше.

— А по карте всегда все ладно, — опять улыбнулся Кирилл. — Да хлопцы вы с башкой. Двигайте. Лошадь возьмете у бороды. Даст. Мужик вроде ничего. На обратном пути, где лесом совсем

не проехать, выбирайтесь на дороги, да осторожно. Смотрите, осторожно. Не наткнитесь на немцев, на полицаев.

— Не наткнемся, — скосил Паша глаза. — На нас бы не наткнулись, — шевельнул он своими прочными плечами.

— Вот этого-то я и опасаюсь. Пашу держи, Костя, на привязи, ни во что не вмешивайтесь. Успеется.

— Ясно, — сказал Левенцов.

— Пошли? Да? — нетерпеливо смотрел Паша на Левенцова. — Пошли? Нет?

— Пошли. — Левенцов сложил карту, спрятал. Он боялся, что лицо, беспокойные жесты выдадут его, и сдерживался больше, чем обычно. Он, возможно, увидит Ирину. Лошадь-то просить на хуторе, у бороды. Конечно, увидит. И это безотчетно приводило его в радостное волнение.

Михась молча ждал, вид у него был такой, будто уже шагал по дороге.

Утро еще не начиналось.

К вечеру они подошли к лесному домику.

— Пахнет жареным салом, доложу вам, братцы-однополчане. Ей-бо! — Паша с жадностью вдохнул воздух.

— Никаким чертом не пахнет, не выдумывай. — В оконце зыбился огонек, и Михась догадался, зачем Паша это сказал.

— Пахнет. Эх, пахнет! Сил нет отойти. Жареное. Сало.

— Штуки свои брось, — проворчал Михась. — Брось, говорю тебе, — сердился он.

— Не брошу, — сердился Паша. — Жрать охота, хоть лапоть в брюхо суй.

— Лапоть и суй…

— Попробуем, может? — сказал Левенцов Михасю. — Осторожно если?..

Неуверенно повернули. Черный глаз оконца с золотистым зрачком мигал, приманивая. Они уже были в нескольких шагах от него, и глаз внезапно закрылся, зрачок погас. Нащупали дверь, постучались. Никто не ответил. Еще стукнули. Откликнулась женщина, нехотя, сердито.

Попросились обогреться.

— Чего? — Тот же сердитый голос. — Для такого дела помоложе шукайте. Обогреться!..

После долгих Пашиных уговоров женщина наконец открыла дверь.

Они вошли в натопленную хату. Женщина зажгла каганец. Не взглянув на пришельцев, влезла на печь.

Они уселись на топчане.

— Ох, хозяюшка, и тянет вкусно из печи, — заискивающе произнес Паша. — Даже снаружи услышал. А мы, по правде, отощали от голода, живот к спине прирос…

Женщина не отвечала.

Михась локтем двинул Пашу в грудь: хватит!

— Такое, хозяюшка, понюхаешь, неделю сыт будешь, — не унимался Паша.

Женщина завозилась на печи и спустилась. Сердито гремя кочергой, достала казанок, налила щей в глубокую глиняную миску, поставила на стол. Кинула деревянные ложки, Паша на лету подхватил их. Поджав губы, женщина наблюдала за ним.

Поели. Михась и Паша свернули цигарки, прикурили от каганца. Паша заметил в углу штаны и зипунок — заплата на заплате — и облезлую шапку.

— Послушай, хозяюшка. — Он сделал паузу. — Вон та труха тебе без надобности? Мужика ж в хате нет. — Достал из кармана коробок спичек, другой. Не отрывая глаз, женщина следила, как небрежно постукивал он коробком о коробок. — А в обмен дам чего-нибудь. Ну хоть эти запалки. Все отдам. Запалки ж трудно теперь доставать. Я же знаю. А без запалок куда ж… — Паша смотрел в угол на вещи.