Птицы поют на рассвете

Цветов Яков Евсеевич

Потом, когда Петрушко уснул, Ирина сказала Кириллу:

— Умрет у нас Петрушко. Или на войне надо умирать? — В глазах стояли сердитые слезы.

— Нет, на войне надо победить. И живым остаться. В этом, Иринка, смысл. А придумать, верно, что-то надо. Уже говорил с Петром. Завтра Кастусь переправит Петрушко в Теплые Криницы.

Ирина обрадовалась: вот это дело!

— Послушай, Иринка. — Она заметила скрытую усмешку в глазах Кирилла. — А со здоровыми как быть?

Ирина не понимала, к чему он клонит.

— Голодают. Мерзнут. И все такое. Или на войне надо умирать?

— Победить

и живым остаться! — рассмеялась Ирина.

— Тогда зови Михася и Пашу.

Через несколько минут Михась и Паша стояли перед Кириллом.

— Что ж, братцы, время и о зимовке подумать. Не то, чего доброго, мороз объединится с Гитлером против нас. Надо ж — наоборот, так? Вот что. Мы с комиссаром решили: отвезите Петрушко в Теплые Криницы и дуйте с Кастусем прямо на Лоркину Горку. Поройтесь там в боевом хламе и привезите разные для жизни удобства. Ну всякое такое, чтоб приспособить можно было под отопление — и еще под что…

— А мы ни с чем не разминемся, — пообещал Паша. — Во мне что-то цыганское есть…

— Тогда все в порядке…

— У Лоркиной Горки вполне можно подобрать подходящий инвентарь, — серьезно сказал Михась. — Вы ж знаете.

— Потому и посылаю.

— И я с ними, — попросилась Ирина. — Это же по моей части. А с кухней Алеша справится. На один же день!

— Ничего не скажешь, — улыбнулся Кирилл. — Раз инвентарь — надо и тебе ехать…

За чапыжником Кастусь остановил лошадь. Петро ждал их. Михась и Паша бережно сняли Петрушко с телеги и понесли в хату.

Варвара и Аксютка поправили матрац, взбили подушки. Больного уложили в кровать.

— У нас выздоровеете, — сказала Аксютка, подтыкая под него одеяло. — Вот увидите…

Паша потоптался возле кровати.

— А мы двинемся… — грустно сказал он, глядя на Петрушко.

Петрушко не ответил, он впал в забытье. Когда проехали перелесок, Паша задумчиво наклонился к Ирине:

— Не помрет? — Мысль о Петрушко, видно, не оставляла его.

— Нет, — уверенно сказала Ирина, словно премудрости медицины были ей совершенно ясны. — С чего б ему помирать… — Она перекусила соломинку и бросила ее, медленная искорка пошла вниз. — Почему ты об этом? — удивленно посмотрела на Пашу.

— Так, — смутился он, и это еще больше удивило ее. — Мне Петрушко жалко. Смирный человек… Знаешь, обидит кто такого — убить могу!

— Это ты можешь, — засмеялась Ирина.

— Если что, и за тебя заступлюсь, — серьезно сказал он.

— Ой, боюсь, не придется. А с чего это ты вдруг? — интересно стало ей.

— А ни с чего, — растерялся Паша. — Хорошая ты дивчина, и все…

— Признание в любви?

Паша нахмурился. Не ответил.

— Ты был когда-нибудь влюблен, Паша?

— Был, — почувствовал он насмешку. — В сало.

— Так и думала. Ты не меня. Ты мои ведра с кулешом любишь, — шутила Ирина. — И у тебя выбора нет, я ж одна…

— Меня, Ирина, и рассердить можно, — напомнил Паша.

— Вот как! Тогда другому придется заступиться за меня? Да?

Приближались к Лоркиной Горке. Собственно, никакой горки не было. Лоркиной Горкой назывался небольшой лог,

по дну которого, едва дыша, полз ручеек. Здесь, будто трупы после боя, валялись изогнутые пулеметы, искореженные железные части грузовиков. Война убивает даже металл. То тут, то там виднелись позеленевшие артиллерийские гильзы, тронутые ржавчиной котелки, винтовки без затворов, с разбитыми прикладами, каски, словно головы, валялись в траве, и еще — мятые железные бочки из-под бензина. В логу торчало орудие с поднятым стволом, будто вытянуло шею и к чему-то прислушивалось. Замок был снят. И вид у орудия совсем мирный. Не верилось, что все это было когда-то живым и кто-то стрелял из искривленных пулеметов, надевал эти сдавленные каски и ел из мятых котелков…

Паша и Михась отыскали бочки получше и взвалили на телегу. Кастусь и Ирина выбрали котелки, оцинкованные ящики из-под патронов. На всякий случай прихватили с десяток касок. Котелки, ящики, каски накидали в бочки.

Шаря в железном хламе, Ирина наткнулась на табличку, покрытую эмалью, с черными уголками там, где эмаль облупилась. На табличке синими буквами было выведено: «Смертельно», и для убедительности повыше надписи — скрещенные берцовые кости. «Наверное, с какой-нибудь трансформаторной будки», — подумала она. Снова прочла: «Смертельно…» Улыбнулась: «Рядом с пушкой. Смешно…»

Ирина ничего больше не стала искать.

Лошадь тяжело пошла по проселку. Впереди, в притуманенном просторе, виднелся лес. Кастусь шагал рядом с лошадью, держал в руках вожжи. Он курил и кашлял. По бокам ступали Ирина с Пашей и Михась. Михась тоже курил, чуть запрокинутая голова показывала, что он раздумывал о чем-то.

Все то и дело довольно поглядывали на груз.

— Эх, места в телеге мало, — вдруг расхохотался Паша. — А то б и пушку ту прихватили…

— И правда, что-то цыганское в тебе, — в тон ему сказала Ирина.

— Зачем — цыганское? Пушка возле кухни, — даже лейтенанты боялись бы шмыгать туда…

— Вон оно что, лейтенанты! Тогда мне б еще леопардов пару, боялся бы и ты. Впрочем, вряд ли. Салом запахнет, и на леопардов пойдешь.

— А ты думала!..

Опушка леса приближалась медленно. Это и беспокоило Михася. Вступить бы в лес, повернуть на сосняк, и можно спокойно двигаться дальше. Там никого не встретить. «А тут… Нет-нет и баба с лукошком или мужик проходной зыркнут глазом на телегу…» Конечно, ничего особенного. Такое теперь часто на дорогах: люди волокут на свои дворы все, что можно приладить в хозяйстве. И все-таки скорей бы в лес.

Все услышали вдруг:

— Ирка! Дед Кастусь! Ирка!

Торопливо, спотыкаясь, неловко размахивая руками, будто кто-то гнался за ней, из лесу бежала девушка в платке, низко надвинутом на лоб.

— Ирка!

Все подняли голову, с выжидательной напряженностью смотрели на бегущую: кто бы? Кастусь остановил лошадь, досадливо швырнул окурок в кусты, сплюнул.

— Олька! — кинулась Ирина навстречу.

— Ох-тю… — Кастусь примотал вожжи к грядке телеги, растерянно провел по губам рукавом и сделал несколько шагов к девушкам, обхватившим друг друга.