Птицы
Шрифт:
— Обожаю их искать, — пояснил он, но странные привычки не-птицы Финча сейчас не заботили.
— Но если вы всю жизнь живете на восьмом этаже… — сказал он, запнулся и спросил иначе: — А как же ваша… мама?
— Какая еще мама? — удивился мистер Риввин и еще раз зевнул — шире прежнего: — Уаэээа… Как же хочется спа-а-ать… Пойду прилягу, — сообщил он сонно. — Рад был поо… — на этот раз он зевнул так широко, что казалось, вот-вот верхняя половина его лица откинется назад, как крышка у шкатулки, — …бщаться, маленькие нетолстые люди.
После чего, под изумленными взглядами детей, мистер Риввин подошел к деревянной
— Что будем делать? — прошептал Финч, повернувшись к Арабелле.
Но девочка глядела вовсе не на мистера Риввина. Расширенными от страха глазами она уставилась на дрожащее под напором непогоды окно.
— Буря… — сказала она. — Мы не успели.
Рука Арабеллы разжалась и выпустила ладонь Финча. Девочка без сил рухнула в снег. Буря потащила ее безвольное тело в рыжевато-коричневом пальто по снегу, словно жалкий обрывок газеты. Финч бросился за ней…
Дети были в сердце пустыря или, быть может, на его краю. Финч уже давно не мог точно сказать, где именно они находятся. Никакого неба не наблюдалось. Никакого солнца. Никаких фонарей. Только белое марево, носящееся кругом, поднимающееся от земли, перекатывающееся и вздымающееся. Ветер выл так громко, кругом все так рычало, ревело, шумело и билось, что не было слышно даже штормовую тревогу.
Неизвестно, сколько прошло времени после того, как они покинули дом, в котором обитал мистер Риввин: может быть, час, а может, все десять.
С трудом отворив дверь, они словно рухнули прямиком в бурю. И буря понесла их, поволочила вдоль стены дома. Дети держались за руки, вцепившись друг в друга и боясь отпустить, ведь иначе, в этом не было сомнений, они друг друга потеряют и больше никогда не найдут.
Финч и Арабелла медленно преодолевали переулок, прокапываясь через стену снегопада, когда ветер утихал, и почти совсем не продвигались, когда он, словно нагнетаемый чудовищными винтами, дул им навстречу. Приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не только иметь возможность шагать, но и даже просто устоять, когда он ударялся о них всей своей злобой. И все это при том, что буря только началась — пока что она словно пробуждалась, потягиваясь и похрустывая костями.
В кварталах было еще хоть как-то терпимо. Дома, выстроившиеся вокруг узких улочек Гротвей, хоть как-то сдерживали буран. Дети этого не понимали, пока не преодолели квартал, отделявший их от пустыря, и только тогда впервые столкнулись с настоящей стихией.
Оказавшись на пустыре, они будто встали на краю безбрежного моря. Ну а сделав всего три шага по нему, дети утратили и тот край, на котором стояли. Гротвей за спиной исчез, словно его никогда и не бывало.
Финч с досадой вспомнил слова Арабеллы — едва ли не последнее, что она сказала, когда они оказались на улице: «Через мост далеко… Пойдем напрямую… так ближе…»
И
Мальчик крепко сжимал руку подруги, они пробирались сквозь метель, а ветер бил их и толкал. Дети пытались не падать, но время от времени то Финч, то Арабелла оказывались на земле. И все же они поднимались и шли дальше, крепко держась за руки, приобняв друг друга за плечи. А потом силы у девочки закончились полностью и пурга победила ее…
Когда Арабелла рухнула в снег, Финч бросился к ней, схватил ее, взволок на себя и потащил. Девочка висела в его объятиях, как огромная неживая кукла, и он не мог понять, дышит ли она еще.
«Не умирай… — пульсировало в голове. — Пожалуйста, не умирай…»
Финч не мог ничего сказать, не мог даже попытаться ее разбудить. Он встряхнул ее, но она не отреагировала, и тогда он прекратил до поры до времени всякие попытки привести ее в чувство. Просто пытался тянуть ее за собой, пытался спасти ее.
Это было невероятно тяжело — волочить Арабеллу — каждый новый шаг давался с таким усилием, словно Финч его выковывал в кузне.
Было трудно дышать. Как будто горло покрылось изнутри наростами из сосулек. Мальчик знал, что скоро воздух застрянет где-то там, внутри, или же, наоборот, не сможет больше проникнуть через обледенелое горло, и он просто прекратит… Все прекратит.
Кровь будто остыла. Финчу казалось, что его сердце покрылось снегом, как волосы и лицо, повисло на тонкой замерзшей ниточке, и вот-вот эта ниточка оборвется.
Он тащил Арабеллу, увязая в снегу по колено. Часто снег сравнивают с пухом и перьями из подушки, но мало кто оказывался внутри этой самой подушки, которую к тому же как раз кто-то взбивает. Куда ни глянь — всюду белое марево. Ни неба, ни даже земли под ногами не разглядеть: вытянешь руку, и метель будто сглодала ее. Финч не видел, куда идет, — казалось, даже глаза покрылись ледяной коркой. Он просто брел, не разбирая направления.
Его бок неожиданно обожгло. Бедро и вовсе будто горело. Сперва Финч решил, что совершенно его отморозил, и потер пылающее место, но дело было вовсе не в холоде. Наоборот. Финч засунул руку в карман пальто и что-то оттуда достал. Поначалу он даже не понял, на что смотрит… Небольшое черное перо, откуда-то у него взявшееся. Снег будто опасался его, не смел коснуться ни одной его волосинки. Даже сквозь перчатку и обледенелую кожу руки мальчик ощущал исходящий от пера жар.
Решение возникло сразу же. Он его не обдумывал — просто взял и сделал: засунул перо Арабелле за шиворот.
Стоило только мальчику выпустить его из руки, как он тут же ощутил, что буря вновь навалилась на него всем своим весом. Как будто кто-то огромный собрал весь город в холщовый мешок — вместе с домами, мостами и фонарями — и обрушил этот мешок на голову крошечного Финча.
Маленький отсталый мальчик против бури. Казалось, все предрешено.
Глупо! Отчаянно глупо было пытаться преодолеть бурю. Столь же глупо, как… пытаться преодолеть бурю — тут не с чем даже сравнить. Следовало остаться в доме мистера Риввина. Но они решили рискнуть…