Птицы
Шрифт:
Так мистер Доддж и рад был бы уняться, но вот его младший коллега явно не понимал всех возможных последствий этой никому не нужной и откровенно вредящей продуктивности. Ведь господин Помм боится, что кто-то из высокого начальства оценит результативность его участка с улицы Грэйсби и его, еще чего доброго, повысят и переведут куда-то, где придется работать в поте лица, а у него здесь теплое, уютное место, его дела, его знакомые «голубчики». Он слишком стар и важен, чтобы вдруг начинать работать. Да еще по вине каких-то двух констеблей
К радости и мстительному удовлетворению мистера Додджа, миссис Чаттни сама решила поставить этого «выскочку» на место:
— Сэр! — уверенно и твердо сказала она мистеру Перкинсу. — Боюсь, все вопросы придется отложить до того, как дети вернутся.
— Вернутся? — удивился констебль. — Но куда им идти?! Скоро начнется буря. Уже пустили сирену.
— Мы идем… — начал было Финч, но миссис Чаттни с силой сжала руку на его плече.
— В лавку за печеньем, — сказала она. — Им нужно успеть до бури. И если они не будут возиться, то как раз успеют.
— Но зачем? — Констебль упрямо не желал понимать. — Уже все лавки, должно быть, закрыты. Да и что это еще за печенье такое, ради которого…
— Очень вкусное, — с улыбкой ответила миссис Чаттни. — Дети, — она развернула их к себе и выразительно поглядела на обоих. — Поторопитесь. И не вздумайте обмануть меня и взять другое печенье. Потому что в таком случае я пойду и… — она многозначительно кивнула на мистера Додджа, ворочающегося в облаке трубочного дыма.
— Выпьете какао без нас? — гневно закончила за нее Арабелла.
— Вот именно. Бегом! Бегом!
Констебль Перкинс продолжал хмуриться.
— Но я не понимаю, — сказал он.
— Перкинс, оставь их! — велел мистер Доддж, которого уже утомило разбирательство из-за какого-то печенья. — Пусть себе идут! И пусть хоть опаздывают… Меньше детей в доме — всем лучше.
И дети, под недовольным взглядом констебля Перкинса, подталкиваемые ободряюще-угрожающим киванием миссис Чаттни, вышли из дома.
На часах было двенадцать минут первого.
Входная дверь скрипнула и открылась. С улицы в проем залетел морозный ветер, а следом ворвалось лохматое снежное облако, из которого выбрались двое сплошь залепленных снегом человечков.
— Это тот дом? — синими от холода губами спросил Финч, с натугой затворяя за собой дверь.
— Кажется, да, — ответила и вовсе белыми губами Арабелла. — Я почти уверена, но табличку было трудно разглядеть…
В подъезде свет не горел. Тепло-решетка здесь хоть и имелась, но она напоминала своим видом музейный экспонат и, конечно же, не работала. Что касается консьержки, то на первом этаже ей попросту не удалось бы отыскать, куда приткнуться: от входной двери до лестницы было всего лишь пять-шесть шагов.
Место это походило на потерянный, всеми забытый закуток. Казалось, здесь давно никто не живет. Возле
Обстановка навевала дурные мысли и еще более дурные предчувствия. Впрочем, у детей особого выбора не было — лишь идти вглубь этого старого затхлого места, и они опасливо двинулись к лестнице.
— Очень странный дом как для Гротвей, — пробормотал Финч.
— Да. Он какой-то… грустный.
Мальчик подобрал бы ему другие определения. Он больше склонялся к: «темный», «жуткий», «заброшенный».
Свет внутрь дома проникал лишь через круглые окна на площадках лестницы. Серый, дрожащий и чахлый, этот свет вырывал из темноты очертания различного хлама на ступенях, вроде трухлявых буфетов, пыльных чемоданов и даже гардеробов, забитых старыми газетами.
Дети пытались вести себя как можно тише. Они ступали на цыпочках и вслушивались в тишину. Финч шел первым, Арабелла двигалась следом, постоянно озираясь и морщась: они оставляли за собой снежные следы на ступенях, и любой, кому вздумалось бы зайти в подъезд следом за ними, тут же понял бы, куда дети идут.
Глядя на облупленные и местами покосившиеся двери квартир, мимо которых они с Арабеллой шли, Финч думал, что обитающий под этой крышей человек явно не из тех, кто любит или ждет гостей…
Вскоре дети добрались до пятого этажа. На него выходили двери двух квартир. Почти все пространство между ними занимало собой такое же старье, как и на лестнице, которое неизвестно зачем тут сгрудили: сундук, из прохудившегося бока которого вываливались комья пыли, гнутые граммофонные рога, парочка плетеных кресел, вешалки-стойки, колонна из чемоданов и тому подобное.
— Куда дальше? — спросил Финч.
Круглое окно, которое Арабелла увидела в телескоп миссис Чаттни, располагалось под самой крышей, а значит, им требовалось попасть еще выше. Вот только никакого хода наверх не наблюдалось.
Арабелла привстала на носочки, выглядывая что-то в глубине наваленного хлама.
— Кажется, там еще одна дверь! — громким шепотом проговорила она. — Я вижу уголок двери и петли!
— И как мы туда попадем?
— Нам надо отодвинуть кое-что — и мы там!
Финч вздохнул и, ухватившись за старое кресло, попытался его отодвинуть. Вышло это далеко не сразу. Чтобы высвободить кресло, сперва пришлось достать и отставить в сторону аккордеонный кофр со сломанными замками и убрать книги с серыми обложками без каких-либо надписей.
Арабелла принялась помогать. Она вытащила несколько сломанных зонтиков, диванные подушки, обтянутые полосатой тканью, и корзинку, полную выцветших клубков ниток. Дети старались не шуметь, но это было практически невозможно: все скрипело, лязгало и стучало — старые вещи будто горько жаловались на свою судьбу.