Пугачев Победитель

Первухин Михаил Константинович

Не оступись, великий государь! На коврик, на коврик священными стопами... Чтобы ножкам, значит, мягко да тепло было... Надежа-государь! Отец наш! Радость-то какую нам, грешным, бог посылает! Ну, совсем светлый праздник!

Помогай, помогай! — снисходительно ответил польщенный «анпиратор».— Видим твое старание!

Пять ступенечек, пресветлый государь,— изви вался ужом вологжанин,— крылечко, значит, елочками мы убрали в честь твоего приезду... Ах, сколь осчастливил ты нас! Ах, сколь порадовал! А уж мы-то, рабы твои верные, для тебя, батюшка. То есть скажи только —

жен и детей заложим! Иззяб, поди, батюшка? Ничего, ничего! Сейчас согреешься! Натоплено у нас. Тепло, как в раю господнем. Слуги твои верные да повара, да казаки удалые еще третьего дни пожаловали. Все приготовили. Пожалуй, пожалуй, батюшка, защитник наш, отец и покровитель!

Прием вышел хоть куда. Во время ужина, накрытого в огромной зале дворца, с хорами и расписанными итальянскими мастерами стенами и потолками, где от множества свечей было светло, а от топившихся без перерыва трое суток громадных «голландок» прямо жарко, играли невидимые за колоннами и трельяжем трубачи, бывшие крепостные музыканты Шереметьевых. Огромные столы были заставлены блюдами с разнообразными яствами, а также жбанами и сулеями с напитками. На особом возвышении на столе против подобия трона, на котором восседал «анпиратор», красовался Кремль из расцвеченного сахара. Шереметьевский повар-зодчий, великий искусник, не позабыл осветить сахарные башни и церкви тоненькими восковы ми свечечками, чей свет мягко просвечивал сквозь крошечные окошечки из цветной слюды.

Почему-то именно эта подробность привлекла к себе особое внимание повеселевшего «анпиратора». С жад-

ним любопытством дикаря он рассматривал сахарный Кремль и даже трогал зубчатые стены и раскрашен- крыши башен корявыми пальцами.

Ну и Чутун! — бормотал он, расчувствовавшись не па шутку.— Вот так Чугун! Одно слово — настоящий Мм унок-Чугунище! Разодолжил! Знал, чем угодить! Хоть, я тебя в енаралы произведу?

Игде нашему брату, мужику, да в енаралы лезть?!— скромничал Питирим.

Вона! — засмеялся Пугачев.— Я, брат, и не такую сволоту в енаралы повыводил! Ломаться тебе, шачит, нечего! Жалуем тебя, нашего слугу верного, енаральским чином. Ходить тебе впредь в енара- М1 х, и больше никаких. А твоя жена енаральшею будет!

Вдовый я! — сокрушенно признался Чугунов.— Девятый годок во вдовцах хожу...

А кто ж у тебя по дому? — полюбопытствовал Пугачев.

Сношеньки две да племянничка одна. Дозволь и им, надежа государь, к твоей пресветлой ручке приложиться! Осчастливь..

«Анпиратор» милостиво согласился, и на зов Пи- гирима откуда-то павами выплыли три молодые кшицины. В одну из них Пугачев впился глазами: то была высокая, статная, смуглая, чернобровая и черноглазая девушка цыганского обличья, лет п-инадцати, в алом расшитом серебром и золотом снрафане. Подошла, обожгла «анпиратора» взглядом олсстящих черных глаз, усмехнулась, заметив про- и (веденное впечатление, и притворно скромно потупилась.

353

Племянничка моя, двоюродного брата доченька Сироточка горемычная! —

лебезил заранее приготовивший эту встречу Питирим.— Уж так-то она, им дежа-государь, зреть твою высокую персону желала!

I I Нушчев-победитель

Ну и красавица! — вырвалось у Пугачева, пожиравшего глазами действительно красивую девушку.

А уж скромница какая! — распинался Чугунов.— А уж разумница какая! А уж и сказочница же! Как почнет про Иван-Царевича да про Алену Прекрасную, да про жар-птицу и все такое, ну, прямо соловей поет!

Что замуж не выдаешь разумницу свою? — осведомился Пугачев, поглаживая смуглянку по круглому плечику.

Да она, государь, на парней и глядеть не хочет! Не показываются ей что-то.. А я ее торопить не желаю. Что ее принуждать-то? Пущай на девичьей воле пока что погуляет...

И, скосив глаза, совсем уж сладким голоском добавил:

Вон пойдешь почивать, надежа-государь, от трудов твоих царских, кликни ужо. Танюшка, говорю, сказок страсть сколько знает... Песни играть умеет.. Пяточки почешет.. Все такое...

Ах, да и Чугун же! Ах, да и Питиримка же! — восторгался «анпиратор», сильнее нажимая на круглое плечико смуглой Тани. — Вот так Чугунище!

Потом шутливо обратился к девушке:

А меня, старика, не забоишься, красавица?

Та снова обожгла его взглядом черных глаз и, улыбнувшись, вымолвила:

Кабы все молодые такими были, как ты, батюшка.. А мне, девице, чего и бояться тебя? Чай не съешь живою-то?

Пугачев быстро разомлел от комнатного тепла, от усталости, от выпитого за день вина, а еще больше от возбуждающей близости молодой красавицы. Он скоро подозвал к себе Чугунова и сказал ему:

Разморило меня, Чугунок! Отдохнуть бы...

Опочиваленка давно готова, государь! Отдохни, батюшка. Успокой свое тельце пресветлое..

Проводишь, что ли?

Танюшка и проводит тебя, государь! Посидит,

дона сон на тебя сойдет... Сказочку какую расска-

ШРТ,.,

«Анпиратор» тяжело оперся на подошедшую к нему ми лую красавицу и пошел, волоча ноги. Трубачи за инами снова грянули в серебряные трубы.

1С освещенному плошками и смоляными бочками 1И1Д|.< чду Охотничьего дворца подкатывали одна за другой сани отставшего по дороге царского поезда, и и пиршественный зал вваливала одна гурьба за другой (' неба падал крупными хлопьями снег.

Ну, завтра на медведя идти нечего и думать,— «•Kitiun, притворно сокрушаясь, Питирим Чугунов Ni 11 нвшемуся на его пути Минееву.

Пу, одну-то медведицу, поди, государь сей же ни'и.ю и спальне своей на рогатину посадит! — крепко гил Минеев. — Подсунул к нему племянницу-то?

Чугунов засмеялся.

Нюжли грех, присходительство? Ему — удоволь- •ТНИЦО, а девке — честь... Пущай поиграются..

Положим...

Пеле ухода «анпиратора» в спальню трубачи игры 11 перестали, но пир продолжался чуть не до рнсспота.

И шлись охотники посмотреть дворец. Толпу са-

• пиков, в которой были Хлопуша, Творогов, Юшка