Пулковский меридиан
Шрифт:
Понадобилось страшное усилие воли, чтобы не проглотить все сразу. Но Женя сделал это усилие. Он торопливо — только бы не передумать! — завернул второй кусок хлеба и два леденца в бумажку, сунул в карман… Вечером дома он их положит в шкаф на кухне. Мамка откроет шкаф и так и сядет: откуда? Вот счастье-то!
Он хотел уже встать, чтобы упаковать свои запасы снова в багажник, и в эту-то самую секунду его плеча коснулась чья-то рука. Вздрогнув, он обернулся.
Рядом с ним на панели — очевидно, подойдя от Загородного, — стоял среднего роста человек в полувоенной одежде. Френч, сшитый не из зеленого сукна, а из серой, в тусклую полоску, шерстяной материи, аккуратно сидел на его плечах. Очень размашистое галифе уходило в красивые коричневые краги бутылочками. На голове ловко лежала не то кепка, не то фуражка с удивительно большим козырьком.
Горбатым тонким носом человек этот напоминал какую-то птицу. Прищуренные глаза его глядели и насмешливо, и недоверчиво, и как-то жестко — все сразу… Подбородок и щеки были до странности гладко выбриты, а посередине подбородка виднелась ямочка, точно просверленная заостренной палочкой.
Наверное, минуту спустя Женя успел бы удивиться, спросил бы, что понадобилось от него этому незнакомому дяденьке. Но тот не дал ему и этой одной минуты на размышление.
— Э-хе! — весело сказал он, показывая большим пальцем левой руки на Женин велосипед. — Давно таких не видел! Ничего? Идет? Гм… Не каждый сумеет… Что ж, хвалю! Вероятно, солидный ремонт понадобился? А стоило ли? — глаза его вдруг еще сильнее прищурились. — Теперь так легко достать чудную машину. Нет, не каждому! Я не сказал: каждому! Но — пролетарскому юноше? Сыну рабочего класса? Спортсмену?.. О! Стоит только захотеть… — Он сделал шаг к велосипеду, пожал пальцами литую шину, слегка усмехнулся, ощупал грушу рожка, постучал ногой по заднему колесу, усмехнулся опять.
— М-да-а! — задумчиво протянул он, глядя на Женю так, точно прикидывал, на что можно обменять на толчке этого хлопца. На муку? На картофель? На шпик? — М-н-да-а! Это — Ковентри! Рудж и Ковентри, механики. Англия. Графство Ковентри, 1887 год. Колесо Коупера… Зам-мечательная вещь, юноша! Ценная штука. Где вы достали такую? Во всяком случае, будем знакомы. Блэр. Дориан Блэр. Англичанин. Сочувствую вашим идеям. Работаю здесь. С вами. А ваша фамилия?..
Сердце Жени Федченки было наполовину завоевано: англичанин, и вдруг сочувствует нам! Вот здорово!
Англичанин Дориан Блэр присел рядом с ним на чугунную тумбу.
— Что? — говорил он. — Молодой человек любит механику? Он спортсмен, этот молодой человек? Ну, ну! Ба! Уэлл! В чем же дело? Разве мы не должны содействовать подобного рода стремлениям? Да нет, это просто смешно, конечно! В чем дело! Он, инженер Блэр, будучи человеком, решившим отдать свои силы молодой рабочей стране, как раз сейчас становится во главе одной комиссии… О, замечательной комиссии! В буржуазных странах таких комиссий не бывает! — Блэр вдруг даже прикрыл глаза от умиления. — Она будет носить название «Северного рабочего союза велосипедных гонок». Что? Недурно? Молодому человеку просто повезло. Этот союз объединит всех рабочих-спортсменов. Нет велосипедов в тылу; нет их у населения? О! Пустяки, достанем!.. Это прекрасная машина, но… Гм… на особый случай. А так — удобнее пользоваться каким-нибудь более обыкновенным «энфильдом» или «Свифтом». Втулка «Иди»… Втулка «Торпедо». Фонарик с динамкой на передний обод… Эх, есть машины!
Пять минут спустя Женька был покорен окончательно. Английский товарищ вынул из полевой сумки блокнот. Поверху каждого листика шел многословный гриф, штамп: «Северный союз велосипедных гонок при… коммуне Северной области». Быстро действуя каким-то удивительным карандашом, он набросал на одном из листиков блокнота несколько адресов.
— Ну, это не важно, когда… Заходите как-нибудь к нам, молодой товарищ. Покажите там эту записку… У нас общие интересы. Мы найдем, о чем с вами поговорить. А, простите, ваш адрес?.. А! Ваш батюшка работает на этом знаменитом Путиловском заводе?.. О! И он член партии?.. А! Хорошо! Вот это хорошо: уэлл! Ну, что ж? Очень может быть, мне удастся даже самому заехать как-нибудь к вам на дом. Как? Ново-Проложенная улица? Ново-Оусянникоуский? Уф-ф! Эти русские слова так длинны!..
Был уже довольно поздний час, когда Женя Федченко, восхищенный, растроганный, польщенный, расстался со своим новым знакомым.
Он взгромоздился на подвижную вышку велосипеда и, кряхтя, тронулся по Владимирскому проспекту.
Глава II
ГОРОД ВЕЧЕРОМ
Простившись с Женькой, англичанин Дориан Блэр постоял несколько минут, смотря ему вслед, потом, усмехнувшись, перешел наискось через улицу, к кинематографу «Паризиана».
Здесь, над бывшим часовым магазином Винтера, висели тогда огромные давно остановившиеся часы — грандиозная зеленая железная скворечница с циферблатом. Стрелки показывали половину девятого.
Под часами, прислонясь к стене и, видимо, дожидаясь Блэра, стоял высокий человек, должно быть, рабочий, белокурый, чуть-чуть сутулый.
— Ну что? — спросил он. — Узнал? Поговорил? Удивляюсь я тебе, Дориан Иванович: зачем тебе понадобился паренек-то этот?.. Серьезный ты, вроде, работник, а…
Блэр пожал плечами.
— Ты все-таки наивный немного человек, Ланге! Что же ты думаешь, я так, случайно заинтересовался мальчишкой? Я его давно приметил. По этому его потешному байсиклу [15] . Я видел его неделю назад на Путиловском заводе… Я спрашивал. Мне говорили: этот мальчик есть сын одного старого коммуниста, токаря, человека с большими связями. Как, по-твоему, нам не нужны люди с большими связями на оборонных заводах? Нет, они нам необходимы, Ланге, если только мы хотим скорее дать Красной Армии хорошую, надежную машину. У нас сырье, у них — станки, металл, рабочие руки. Понял? И сам мальчуган мне пригодится… Ты знаешь, Ланге, я душу вкладываю в рабочий спорт. Когда я видел его, я сразу же думал: «Вот мальчишка, который обожает велосипеды… Если я ему дам хороший «свифт» или «энфильд», он организует мне прекрасную ячейку самокатчиков у себя на фабрике…» Надо опираться на молодежь, Ланге, так? Он будет верным помощником нам, и тебе и мне, и во всяком деле, не так ли? Но знаешь что? Я хочу угостить тебя стаканом кофе с сахарином… Идем, тут есть такой маленький — частный, как по-русски? Вроде кафе… Угол Бассейной и Надеждинской…
15
Байсикл — велосипед (англ.).
Они пошли по Невскому, свернули на Надеждинскую, дошли до Бассейной. И в самом деле, здесь, над полуподвальным помещением, была синим по штукатурке написана вывеска: «Кафе Люнар». В больших окнах стояли две или три рекламные склянки с какой-то коричневой бурдой, лежали на тарелочках серые кружочки неведомо из чего выпеченных коржиков, висел рукописный плакатик: «Лучший безвредный сахарин только в синей упаковке «Люнар».
Ланге с удивлением оглядел это все.
— Скажи на милость, — произнес он. — Трактир открыли! Неужели частный? Зря позволили.
Блэр усмехнулся.
— Ну вот еще, «зря»! Вы, русские, хотите все сразу! Все сразу и сразу! На любую гору сразу, одним духом! Нельзя! Нужен и маленький отдых. Почему честный человек не может выпить стаканчик плохого кофе в таком кабачке даже на третий год после революции? Кому это делает вред?.. Впрочем, ты не волнуйся. Рабочий сюда не ходит. Сюда ходит больше иностранец. Такой, как я. Которому не легко «сразу» стать русским спартанцем… Заходи, заходи, ничего тебе не будет…
Они зашли. В кафе было почти пусто. Стояло несколько чисто накрытых столиков. У стены поблескивало пианино. За стойкой сидела бледная, но приятная дама с усталым моложавым лицом, сразу видно — из бывших. Чуть дальше темнела узенькая дверь в другие комнаты. За ней негромко разговаривали.