Пулковский меридиан
Шрифт:
Зато там, на противоположном, северо-западном краю деревни, по дороге из Лебяжьего, была полная пустота и тишина. Ни окопов, ни людей не было заметно. Повидимому, вся оборона была рассчитана на атаку с востока от Ораниенбаума и от Ижоры, прямо от шоссе. Значит, если бы ударить отсюда, через проселок, с заходом вокруг железнодорожной казармы…
Торопясь и волнуясь, Вася вытащил из кармана старенькую записную книжку и кое-как набросал на ее листке все, что видел. Он хотел кинуть еще взгляд кругом, но в это время примолкшая было артиллерийская стрельба с моря вдруг началась снова. Один снаряд ударил прямо в сарай, в восточной части деревни. Сарай загорелся. Несколько
Как можно быстрее юноша спустился со своей зеленой вышки. «До Ижор — километра два. Если бежать бегом — минут десять хода. Успею?»
Он снова пересек проселок, миновал край просеки, перебрался через ветку (серая глыба бронепоезда намечалась за закруглением).
Вот и шоссе! Вот и наши в кустах. Теперь…
Вдруг он остановился.
За шоссе, между ним и берегом, совсем недалеко от перекрестка, виднелась группа военных. Три штабные машины стояли над самой дорогой, на обочине. Чуть подальше темнели два броневых автомобиля. От ствола к стволу по соснам тянулся провод полевого телефона. Телефонист, сидя на корточках в маленьком окопчике, кричал что-то в трубку, а за ним, наполовину скрытые песчаным холмиком, рассматривали разостланную прямо на земле карту трое людей.
На правом, невысоком и коренастом, была коричневая кожаная куртка: комбриг. Самый левый был седоват, внимательно водил пальцем по карте. Средний, одетый в длинную, кавалерийского покроя шинель, снял с темноволосой головы твердую, неизмятую фуражку. Держа в другой руке трубку, он, слегка хмурясь, пристально глядел вперед, туда, в сторону просеки, слушал, что ему говорил комбриг, и от времени до времени утвердительно покачивал головой. «Что это? — удивленно подумал Вася еще издали. — Неужели штаб? На самой позиции? Видно, я уже как-то сквозь цепи прошел. Здорово!»
Его заметили там, возле автомобилей. Один из командиров поднялся навстречу.
— Эй, друг, откуда? — крикнул он. — Что идешь, как дома? Слышишь — пульки посвистывают? Разведчик? Давай, давай сюда! Это важно! Товарищи, разведчик возвращается. Ну-ка, ну-ка… как там? Э, да вон и еще двое являются. Отлично!
Несколько минут спустя Васин чертежик был рассмотрен, изучен, сличен с картой. Он и действительно добрался до штаба, потому что штаб на этот раз выдвинулся к самой линии огня.
— Так, так… — говорили окружившие его командиры, — выходит, отсюда у них оборона слабее? Это важно! Ну ты — молодец, товарищ Федченко; хорошо бы, если все такие брульоны [29] умели составлять… Слушай, Чукмасов, доложи-ка комбригу… Повидимому, придется вот так, левым плечом заходить по лесу.
Минуту спустя телефонист яростно завертел ручку аппарата; на песчаную горку на самом берегу бегом побежали два моряка. Вытащив флажки, они торопливо за-сигналили миноносцам. Артиллерийский огонь, сразу окрепнув, наполнил воздух сплошным гулом. Слева застрекотало несколько пулеметов, сухим горохом побежала винтовочная стрельба. «Ну, вот… балтийцы пошли в атаку!» — сказал кто-то.
29
Брульон — набросок, схема местности и обстановки.
Но Васе было уже не до того, чтобы приглядываться к бою. Вася и остальные разведчики, вернувшиеся из поиска, спешно размещались в одной из штабных машин. Броневые автомобили уходили вперед по шоссе, и машине этой было дано задание: доставив под их прикрытием разведку как можно дальше вперед, выбросить ее по направлению к Красной Горке.
Во второй половине дня эти броневики, не встречая сопротивления, дошли по шоссе до Лебяжьего. Тут, на речке, оказался взорванным мост. У переправы стояли еще подводы со снаряжением, брошенные белыми, но противника видеть не пришлось.
Тогда, сойдя с машины, разведчики двинулись к деревне Красная Горка и к форту: до них оставалось всего ничего. Они рассыпались по местности, а сзади за ними еще грохотала, догромыхивала канонада боя у Борков.
Не выдержав натиска Береговой группы, противник, отстреливаясь, уходил из этой деревни, в обход Красной Горки, на речку Коваши.
На форту же пятнадцатого числа происходило вот что.
Тяжелый артиллерийский огонь с судов, находившихся в море, становился все сильнее и сильнее. Огромные снаряды «Петропавловска» и «Андрея Первозванного» ложились все чаще и чаще на крепостной территории. Над фортом стлался тяжелый дым, трещало пламя, стоял непрерывный оглушительный грохот и звон. Визжали осколки, кричали панически суетящиеся люди.
Солдаты из гарнизона форта (их было несколько тысяч в момент мятежа), запуганные и обманутые Неклюдовым, с каждой минутой все яснее чувствовали, что дело плохо. То подобие дисциплины, которое как будто удалось завести день или два назад, рассыпалось. Сторожевое охранение форта растаяло. Оставшиеся ходили мрачные; встречаясь со своими командирами, они или отворачивались или так взглядывали исподлобья, что…
Среди дня Неклюдов созвал у себя в убежище экстренное совещание штаба.
Электрические лампочки еле горели. Командир дивизиона Лощинин, грязный, злой, весь в пороховой копоти, пришел под снарядами прямо с батареи: она, нехотя, каждый раз по принуждению, отвечала еще на корабельный огонь. Проходя мимо командирского дома, он скривился, плюнул; рыжебородый огромный мужик, заплаканная перетрусившая прислуга и донельзя перепуганная жена Неклюдова, тоже вся в слезах, выносили из дома всякий скарб, грузили его на телегу, увязывали… Горло капитана сжала спазма, дыхание перехватило сухое, злое рыдание. «Вот тебе и Петербург! Вот тебе и будущее..» Правой рукой он машинально, как все эти дни, ощупал маленькую кобуру браунинга: навстречу ему торопливо шли два «нижних чина». Кто скажет, что у них на душе?
Совещание оказалось очень кратким. Не было даже обычных перекоров, ругани, шума. Было только всеобщее презрение, гадливость каждого ко всем и всех к каждому. Злоба людей, которые с удовольствием перегрызли бы друг другу горло, если бы это не повело к их общей немедленной гибели.
— Ну что же мы? Долго будем так посидеть? — спросил прежде всего, ни на кого не глядя, рассматривая свои ногти, Кнорринг. — Разрешите доложить: мой полк сражался мужественно, но не был поддержан вами. Он прошел, отступая, данный район. Я не вижу, чем могу быть вам полезен… в дальнейшем…
Неклюдов, не отрывая головы от рук, поднял на него тупой, тоскливый взгляд.
— Не хочу пререкаться с вами, барон! — сипло сказал он. — Я не верил никогда в ваши феодальные армии и умно делал… Но я впутался в эту грязную ловушку, как дурак…
— Кто же вас впутал в нее? — пожал плечами Кнорринг.
Неклюдов с отвращением махнул рукой:
— А, да не все ли равно… Мне теперь плевать на все… Простите, я скажу откровенно: я больше ни за что не отвечаю. Может быть, там уже сговариваются о том, чтобы нас всех арестовать… — Голос его дрогнул.