Пулковский меридиан

Успенский Лев Васильевич

В следующий миг они вздохнули с облегчением. Вот в чем фокус: вдоль хребта невысокого пригорка, отлично замаскированная в кустах, тянулась направо и налево длинная, как забор, темнозеленая броневая плита. Бесконечная плита, часто прорезанная вертикальными пустыми бойницами. Она-то и смотрела на них неживыми глазами.

Она и была «форт». Тогда Карякин негромко засмеялся. «Предъяви пропуск?» — насмешливо прочел он и поднял кверху винтовку. «Пожалуйста, друг! Красноармейский… С печатью».

Все еще очень осторожно, прислушиваясь и всматриваясь, они

тронулись вперед, в ворота броневой стенки. То, что они увидели за ними, не походило ни на какие их представления о фортах.

За невысоким валом тянулось покрытое родным русскому сердцу сосняком пространство. Среди деревьев, повидимому, был поселок. Виднелись серые и белые, деревянные и каменные постройки. Некоторые из них превратились в груды щебня, над другими поднимался белесый дым — догорали последние головешки. Вдали, за соснами, что-то пылало ярким огнем. «Ну и дали ж им, брат!» — пробормотал Карякин.

И впрямь — верхушки сосен были обломаны; белые срезы стволов торчали кверху; на земле валялись сучья; пятна смолистой заболони виднелись среди коры. Ух, ты! Жутко!

Но страшней всего была тут тишина, мертвая глухая тишина, лежавшая над воем этим разрушением. В неестественном покое выделялся каждый, самый слабый звук: хруст шишек под ногами, легкое позвякиванье Васиного котелка. Каждое потрескивание пожара, там, впереди, заставляло вздрагивать. Каждый вскрик чайки пугал. Невольно оба юноши обменялись взглядами, и руки их крепче сжали ложа винтовок. Переглянувшись, они пошли вправо, к морю.

За рядом низких кирпичных построек перед ними открылся широкий плац с деревянными грибками караулок по углам, с гимнастическим городком поодаль. Плац тоже был изрыт воронками, а как раз посередине его, лицом вниз, скорчившись, точно закоченев в земном поклоне, лежал мертвый солдат в серо-синей шинели.

Второго и третьего мертвецов они увидели дальше, около неожиданно вынырнувших откуда-то железнодорожных рельсов. Один из них уткнулся головой в пыльную траву на невысокой насыпи. Красноармейцы остановились: да, это был наш, рабочий! Стоптанные скороходовские ботинки на ногах, темная косоворотка под выгоревшим кургузеньким пиджачком…

«Эх, брат ты мой… Что ж это тут было-то?..»

Вася не ответил. Не впервые он видел все это, несмотря на свои девятнадцать лет. Убитые! Война, потому и убитые…

Его внимание было привлечено другим: направо, вдали, на фоне свежего ветреного неба, над заливом высились орудия форта. Мощные и длинные, как стволы мамонтовых деревьев, тяжелые, точно стальные колонны, они нависли над своими бетонными площадками, повернутые в сторону моря: одно, два, семь… много… Вот этого Вася еще никогда не видел.

И, подчиняясь тому могучему влечению к технике, к стали, которое знакомо и понятно каждому юноше, любому мальчику, Вася невольно двинулся прежде всего туда.

Минуту спустя разведчики, уже почти без всяких предосторожностей, поднялись на батарейную площадку.

Тут было совсем ветрено, свежо, как на корабельной палубе. На невысоком флагштоке колыхался

и похлопывал маленький трехцветный флаг — царский флаг! Далеко внизу расстилалось море, тускловато-оловянное в теплой мгле. Туманились очертания Котлина-острова: в дымке над ним как будто кружил самолет. Около крайнего орудия, перевесившись через нижнюю часть его лафета, лежал еще один мертвец — офицер. Лицо его не было страшным. Оно было жалким, это землисто-желтое, уже после смерти обросшее рыжеватой щетиной бороды лицо. Темные потеки застыли на его щеках; можно было думать, что перед смертью этот капитан плакал. От виска за ухо сбегала тонкая струйка крови, а рядом на бетонном полу поблескивал маленький вороненый браунинг.

Вася внимательно поглядел на мертвого. «Сам себя, должно быть! Эх, голова садовая!»

Нагнувшись, он поднял браунинг, положил в карман. А где же Карякин? Но Карякин уже торопливо поднимался снизу на площадку. Он нес кусок какой-то темно-красной материи — не то брошенную занавеску, не то еще что-нибудь в этом роде.

— Вась! Флаг-то, — говорил он, — неужели оставим ихний висеть? Хоть такой… Все лучше!

Теплая волна гордости и радости оплеснула Васино сердце.

— Верно, Коля, молодец! Конечно, сейчас же надо…

Они спустили трехцветную тряпочку и, наспех привязав, подняли на мачту свое импровизированное знамя: издали, с моря, оно должно было показаться красным.

Капитана, лежавшего около орудия, обыскали. В карманах у него нашелся только кошелек с двумя бумажками по сорок рублей, мутная карточка девочки-гимназистки да истертая повестка или справка на имя Алексея Лощинина. Затем и Вася и Карякин торопливо двинулись дальше. Но… разведка их была по сути дела закончена: форт пуст. За исключением нескольких десятков, может быть, сотни мертвых, на нем не было людей.

С тяжелым чувством разведчики переходили от трупа к трупу: уж очень много наших — иные заколоты штыком, иные зарублены… Наверное, приканчивали пленных, сволочи!

— Эх, Карякин, надо итти… Смотри, дело к ночи. Поспеть надо сообщить. Итак, мы — первые…

Они перекинули винтовки за плечи и двинулись уже решительно к выходу. Проходя мимо догоравшего барака, Вася увидел еще одну воронку разрыва, покрытую упавшей на верх ее густой сосновой маковкой. За воронкой на траве валялся брошенный кем-то полураскрытый новенький чемоданчик, очень возможно офицерский. Может, в нем что-нибудь есть?..

Вася свернул в сторону, перескочил канаву и, крикнув товарищу: «Я сейчас, Карякин!», пошел, огибая хвойный хлам, к чемодану. Вдруг он замер на месте. Остановился, заметив это, и Карякин.

Сорвав винтовку с плеча, Вася шагнул к воронке. Что такое? Никак — живой?

Ветки, закрывавшие яму, зашевелились, закачались… Желтая, испачканная землей рука человека протянулась меж ними, ощупала, как слепая, траву на краю, вцепилась в нее…

— Това… товарищи… Помогите!.. — донеслось до Васиных ушей слабое, еле понятное бормотанье. — Братцы!.. — Вася Федченко покачнулся, чуть не упал.