Пульс
Шрифт:
Переспать с Джоном Апдайком
— Кажется, мы не оплошали, — сказала Джейн, поглаживая сумочку; двери поезда закрылись с глухим пневматическим стуком.
В полупустом вагоне было тепло и душно.
Алиса знала, что ее дело — нахваливать.
— Ты сегодня была в ударе.
— В кои-то веки поселили в приличной гостинице. Это всегда придает куражу.
— Твой рассказ про Грэма Грина произвел фурор.
— Беспроигрышный вариант, — отозвалась Джейн с ноткой самодовольства.
— Давно хотела спросить: неужели это правда?
— Знаешь, я уже не беру в голову. Отрабатываю номер —
Когда же они познакомились? Сразу и не сообразишь. Лет, наверное, сорок назад, во время череды похожих как две капли воды фуршетов с неизменным белым вином, неизменным истерическим гомоном и неизменными речами издателей. По всей видимости, это произошло на какой-то тусовке ПЕН-клуба или на презентации по случаю выдвижения их обеих на одну и ту же литературную премию. А может, дело было в ту долгую, пьяную летнюю пору, когда Алиса закрутила интрижку с литагентом Джейн; цель этого поступка давно выпала из памяти, а оправданий и прежде не имелось.
— В каком-то смысле даже лучше, что слава у нас не такая громкая.
— Чем же это лучше? — Джейн изобразила замешательство, граничащее с возмущением, как будто придерживалась совершенного иного мнения.
— Ну, публика бы валом валила. Требовала бы новых и новых случаев из жизни. А мы пробавляемся старыми запасами.
— На самом деле публика и так валом валит. Хотя и не столь настойчиво, как… на знаменитостей. А вообще у меня такое чувство, что людям даже приятно услышать знакомые истории. У нас ведь не литературные чтения, а комедия положений. Главное — вовремя вставить хлесткую реплику.
— Например, про Грэма Грина.
— Смею надеяться, Алиса, это нечто большее, чем… хлесткая реплика.
— Не сердись, душа моя. Тебе не идет.
На лице подруги Алиса заметила капельки пота. Той пришлось нелегко: из такси на перрон, с перрона в вагон. Почему, интересно, тучные женщины обожают цветастые ткани? В одежде, как считала Алиса, эпатаж ни к чему, по крайней мере, когда перейден определенный возрастной рубеж.
В пору их знакомства обе только-только вышли замуж и начали печататься. Они подкидывали друг дружке своих детей, подставляли плечо во время разводов, и каждая рекомендовала знакомым книги, написанные другой. Каждая слегка кривила душой, нахваливая произведения подруги, но ведь обеим порой случалось нахваливать и произведения черт-те каких авторов, так что ничего зазорного в этом не было. Джейн слегка поеживалась, когда Алиса называла себя не писательницей, а беллетристкой, и усматривала в ее книгах некоторую претенциозность; Алиса, в свою очередь, считала произведения Джейн рыхловатыми, подчас излишне автобиографичными. Обе — сверх ожиданий — добились успеха, но, оглядываясь назад, полагали, что заслуживали большего. Роман Алисы «Карибский ликер» собирался экранизировать сам Майк Николс, но впоследствии у него изменились планы; тогда за дело взялся какой-то провинциальный телевизионщик, который до неприличия выпятил интимные сцены. Конечно, Алиса этого вслух не произносила; она лишь с полуулыбкой повторяла, что экранизация «пренебрегла недосказанностями текста» — такая формулировка многих ставила в тупик. Что касается Джейн, ее роману «Путь наслаждений» прочили Букеровскую премию; она грохнула уйму денег на вечернее платье, отрепетировала перед Алисой свою речь — и проиграла какому-то хлыщу из Австралии.
— Кто тебе это рассказал? Просто любопытно.
— Что «это»?
— Байку про Грэма Грина.
— Да был один… как его… Ты, кстати, знаешь — мы обе у него печатались.
— Джим?
— Вот-вот.
— Как ты могла забыть его имя, Джейн?
— Забыла — и все тут. — Поезд без остановки пролетел мимо станции; на такой скорости названия было не разглядеть. С чего это Алиса так взъелась? Сама тоже хороша. — Кстати, ты с ним тогда переспала?
Алиса слегка нахмурилась:
— Веришь ли, не помню. А ты?
— Я тоже запамятовала. Думаю, ты первая, а я за тобой.
— Уж не выставляешь ли ты меня потаскушкой?
— Не знаю. Скорее, я себя выставляю потаскушкой. — Джейн посмеялась, чтобы скрыть полуправду.
— Как по-твоему, это хорошо или плохо, что мы не можем вспомнить такие детали?
Джейн показалось, что ее снова пригласили на сцену, чтобы задать каверзный вопрос. По давней привычке она переадресовала его Алисе — та была у них главной, задавала тон, пресекала эксцессы.
— А ты как считаешь?
— Вне всякого сомнения, это хорошо.
— А почему?
— Да потому, что к таким вещам надо подходить с позиций дзен-буддизма.
Время от времени Алису заносило, и простые смертные не поспевали за ее мыслями.
— По-твоему, буддизм учит забывать имена любовников?
— В каком-то смысле, да.
— Мне казалось, буддизм учит верить в переселение душ.
— Конечно; а иначе как объяснить, что все наши любовники — свиньи?
Они с пониманием переглянулись. Хороший у них получился дуэт. Когда их стали приглашать на встречи с читателями, они быстро смекнули, что будут намного эффектнее смотреться в паре. На какие только фестивали не заносила их судьба: в Хэй и Эдинбург, в Чарлстон и Кингс-Линн, в Дартингтон и Дублин; даже в Аделаиду и Торонто. Поскольку они всюду ездили вместе, издателям не приходилось тратиться на сопровождающих лиц. На сцене они подхватывали реплики друг дружки, проявляли взаимовыручку, лихо отбривали ведущего, если тот имел наглость зубоскалить, и давали автографы только тем, кто приобретал их книги. По линии Британского совета они регулярно выступали за рубежом, пока в Мюнхене Джейн, будучи в легком подпитии, не позволила себе какое-то непарламентское выражение.
— Какое у тебя осталось самое жуткое воспоминание?
— О чем — об амурных делах?
— Угу.
— Джейн, что за вопрос?
— Учти: нам рано или поздно его зададут. Такие нынче нравы.
— Изнасилования, к счастью, удалось избежать, если ты к этому клонишь. По крайней мере… — Алиса призадумалась, — суд вынес бы вердикт: «Невиновен».
— А все-таки? — Не получив ответа, Джейн заявила: — Пока ты соображаешь, буду любоваться природой.
С рассеянной благосклонностью она провожала глазами рощи, поля, живые изгороди, стада коров. Горожанка до мозга костей, она расценивала сельскую жизнь с чисто утилитарных позиций: отара овец сулила рагу из молодого барашка.
— Помню один случай… хотя и не вполне очевидный. Да, могу сказать, что самое жуткое воспоминание оставил по себе Саймон.
— Саймон — который? Писатель? Издатель? Или просто «Саймон-ты-его-не-знаешь»?
— Писатель. Это случилось вскоре после моего развода. Позвонил, напросился в гости. Обещал привезти хорошего вина. Приехал. А когда понял, что ему ничего не обломится, закупорил початую бутылку и унес с собой.