Пуля ставит точку
Шрифт:
— Да, сэр. Тот полицейский хочет поговорить со своим шефом.
— Послушайте, дружище, напейтесь сначала чаю…
— Я сразу вернусь — ответил Крамер. И действительно вернулся.
— Ну как?
— Ничего.
По лицу Крамера это было заметно.
— Подождите ещё минутку, пока заварится. Старик Филемон никогда как следует не прогреет чайник. Есть у вас ещё вопросы?
— Мне не за что зацепиться; вам тоже? Не случилось ли во вторник чего-нибудь необычного?
— Гм-м… Ну, если подумать, может быть кое-что…
— Что именно?
— Да ничего такого, что вам нужно. Вам с молоком?
— Спасибо.
— Ах-ах, ещё немного не готово… Подождем минутку.
Крамер никогда не страдал клаустрофобией, но теперь уже начинал нервничать. Невзирая на запрещающую надпись, закурил.
— Так на чем мы остановились? Ага. Вижу, у нас есть ещё время, так что спокойно могу все рассказать. Вот что произошло: сам председатель Комитета по городским садам и паркам нанес нам визит. Понимаете, номинально мы подчинены ему. Но до сих пор ни один из его предшественников не уделял нам никакого внимания. Вы собирались с молоком?
Крамер благодарно кивнул.
— Некоторых из наших городских начальников и близко нельзя допускать до власти, я так считаю. Они просто сваливают все проблемы на вас и ждут, как вы с ними справитесь. И слышите вы о них, если только что не так. Но советник Треншоу не только посетил меня в канцелярии, но и захотел осмотреть все хозяйство. Это было в конце дня, и я рад был его сопровождать.
— Почему он решил прийти именно в это время? Знал, когда у вас служба?
Крамер спросил это только из вежливости.
— Это было самое трогательное, лейтенант. Он был на последних в тот день похоронах, но это не помешало ему вспомнить о людях, скромный труд которых не бросается в глаза.
"Советник Треншоу" в его устах звучало как "Великий Могол". У Крамера пробудился интерес.
— Вы говорите, что все ему здесь показали? А как же с его покойным другом?
— Скорее, другом его семьи, насколько я понял.
— Все равно, интересно, что он выбрал такое время. Вы хотите сказать, он присутствовал при том, как была запущена печь?
— Разумеется.
— Господи…
— Я понимаю, о чем вы думаете. Нет, его друга ещё только готовили, когда мы были у печи. Внутри там как раз была та девушка — по крайней мере, тогда мы так думали. Мы даже поговорили о её случае.
— В самом деле?
— Советника Треншоу она очень заинтересовала. На похороны своего друга он приехал слишком рано, и пока ждал, заметил, как это печально, когда никто не приходит на похороны и не присылает цветов. Потому и спросил меня, кто это.
— И вы назвали её имя?
— Но ведь тогда я ничего не знал?! Еще я ему сказал, сколько ей было лет, потому что мне это так, мимоходом, сказал Фартинг.
— Ага… Ну, люди бывают разные. Я бы у вас там долго не задерживался. Для меня это уж слишком…
— Знаете, такие слова от человека вашей профессии — это удивительно. А вот у советника Треншоу не было предрассудков. Он даже подождал, чтобы увидеть всю процедуру, до того момента, когда мы вновь открываем печь. Для меня это был отличный повод попросить о более современном оборудовании.
— Значит, можно сказать — не поймите меня неправильно — что советник Треншоу был удовлетворен своим визитом?
— Я бы скорее сказал, что все, что он увидел, произвело впечатление. Всем нам он пожелал успехов. Мистер Бирс взглянул на часы.
— Я сошел с ума. Сижу и болтаю, а мне ведь нужно сменить ленты. Извините.
Множество вопросов мог бы задать ему Крамер, намного больше, чем было разумно в данном случае. Так что он предпочел удалиться. И всю дорогу в город молчал.
Зонди уже перестраивался в крайний ряд, чтобы свернуть на Де Вит Стрит, к Управлению, когда ему Крамер велел ехать прямо. Вопросов тот задавать не стал. Понял.
Они быстро доехали до Треккерсбургского птичьего заповедника. Кроме табунков водоплавающих птиц на озере и гигантской черепахи там не было ни души. Тысячи птиц, живших здесь, днем разлетались по окрестностям и возвращались только в сумерках, поднимая оглушительный грай и щебет. Именно это и привлекало днем: никакой публики, никакого шума.
Тишина.
Черепаха не обращала на Зонди внимания. Для её возраста — а бронзовая табличка на панцире утверждала, что черепахе сто девять лет — не было под солнцем уже ничего нового.
Зонди бросил тлеющий окурок перед её носом, гадая, что та будет делать. Ничего. Но Крамер на запах дыма, видимо, отреагировал.
— Зонди!
— Иду, шеф.
Дверца для него уже была открыта.
Черный "олдсмобиль" мчался по Де Вит Стрит. Шофер, крепкий краснолицый мужчина с жесткими седыми волосами, знал что делает: притормозил, подрезал соседей и зарулил на закрытую стоянку у отделения "Бэрклей Банка". Там сидел конопатый парнишка, жующий резинку.
Ван Ниекерк стоял неподалеку, следил за ним.
Шофер осторожно огляделся. Потом кивнул парню и вылез из машины. Оба они были вооружены.
Шедшая мимо секретарша, спешившая на работу от парикмахера, услышала, как вздохнул Ван Ниекерк, и обернулась. Но тот не отрывал глаз от мужчин.
Шофер засунул револьвер в кобуру под мышкой и отпер багажник "олдсмобиля". Его юный партнер стоял сзади, помахивая автоматическим пистолетом, слишком массивным, чтобы просто так удержать за курок.