Пурга в ночи
Шрифт:
— Ну и что? — поднял редкие брови Черепахин и сцепил пальцы на животе. — Чем же я могу помочь?
Он уже не приглашал посетителей пройти в комнату.
Кулиновский пояснил:
— Выдать бы в долг особенно нуждающимся.
— И слышать не хочу, — расцепил пальцы и замахал руками Черепахин. — Я и так много роздал. Так и до разорения недалеко. Не хотят голодать — пусть охотятся. Я не обижу, по справедливости за шкурки заплачу.
— Охота нынче бедная. Зверь ушел, — напомнил Агафопод.
— Ну а я при чем? — Черепахин покраснел. — Не ожидал я от вас, хорошие вы мои, что за бездельников будете ходатайствовать. Просите меня кормить ленивцев. Увольте, увольте. Не могу и не хочу. Нельзя баловать народ. Дай ему поблажку, он вот сюда сядет. — Черепахин с трудом нагнул голову и похлопал себя по жирному затылку. — Можно подумать, что вы желаете у нас того же, что творится в бедной России-матушке.
— Избавь боже! — испугался Агафопод. — Мы о детишках печемся, о страждущих и болящих.
— Нет, нет, ни о чем таком и слушать не хочу. — Черепахин уже терял терпение. — Каждая тварь с осени на зиму припасы готовит, а ваши подопечные что делали?
— Рыбы-то в Анадыре мало было, все из-за рыбалок господ… — начал Кулиновский.
— Отговорки, — остановил его Черепахин и поторопился закончить неприятный для него разговор. — Ну, не будем больше об этом говорить, Если можете, то прошу к столу.
— Благодарим, но мы не сможем, — сухо ответил Кулиновский.
Агафопод кивком подтвердил согласие с учителем. Кулиновский сделал еще одну попытку:
— В школе очень холодно. Дрова на исходе.
— Да боже мой! — с досадой всплеснул руками Черепахин: — Не мои же дети учатся в вашей школе. Пусть родители учеников и везут дрова…
— Мужчины на нартах ушли на охоту, — напомнил Кулиновский. — Возить не на чем.
— На своих плечах! — сердито огрызнулся Черепахин. — Еще есть просьба?
— Нет. До свидания.
— Счастливо! — в голосе Черепахина звучала насмешка и злоба. — Вам своими обязанностями заниматься, а не…
Что дальше говорил Черепахин, учитель и поп не услышали. Они вышли из дома фельдшера. Кулиновский стыдился взглянуть в лицо Агафоподу. Тот вдруг разразился такой бранью, что Кулиновский в изумлении уставился на своего спутника. Поп так разошелся, что Кулиновскому стоило больших усилий остановить Агафопода, когда они подошли к складу Свенсона. Мартинсон спокойно выслушал Кулиновского, потом, не отвечая, откупорил бутылку с ромом, разлил его по кружкам:
— Будем здоровы!
Агафопод не устоял перед искушением и, осушив кружку, с вожделением уставился на кружку Кулиновского. Николай Иванович ждал ответа Мартинсона. Агент Свенсона наконец сказал:
— Я могу угостить вас, как это сделал сейчас, но я не могу угостить каждого жителя Марково. Ром — мой, товары — Свенсона. Все, что можно было дать в долг, я роздал. Больше не могу.
— Люди же голодают! — воскликнул Кулиновский.
— Скоро Свенсон должен быть, — сообщил американец. — Он не любит, чтобы его распоряжения были нарушены. Я ничего не смогу сделать.
— О господи! — вздохнул Агафопод и, не удержавшись, взял кружку Кулиновского и выпил ром. — Ожесточились сердца людские.
Мартинсон пожал плечами, Последней надеждой Кулиновского оставалась Микаэла. Она женщина, ей ближе дети, размышлял Кулиновский. Она может помочь, У нее в складе достаточно муки и сала. Николай Иванович так верил в доброту Микаэлы, что не сразу понял ее отказ.
Американку они застали в складе, где она со своим мужем молчаливым Джо, перекладывала товары. Увидев входивших Агафопода и учителя, она пошутила:
— Бог и наука заключили союз.
Сильная, под стать Агафоподу, она отбросила мешок с мукой и подошла к ним. Ее белое, румяное лицо и округлый подбородок говорили о раннем ожирении. Белокурые волосы колечками выглядывали из-под малахая.
— Что у вас случилось? Я могу помочь?
— Да, — обрадовался Кулиновский и рассказал не только о своей просьбе, но и о том, как ее встретили Черепахин и Мартинсон. Он ждал сочувствия и помощи.
— Они деловые люди, они правильно поступили, — ошарашила Кулиновского Микаэла. — Каким надо быть идиотом, чтобы завтрашним мертвецам давать в долг товары.
Кулиновский и Агафопод оторопело на нее смотрели. Микаэла говорила с улыбкой:
— Из вас никогда не получится коммерсантов, как из меня учителя или пастора. — Она еще шире улыбнулась. — Я пастор.
Микаэле это показалось забавным, она расхохоталась и крикнула возившемуся в складе мужу:
— Эй, Джо! Я буду тебя исповедовать и отпускать все твои грехи. Ха-ха-ха!
Кулиновский почти выбежал из склада. Агафопод едва поспевал за ним. А сзади доносился хохот Микаэлы и ее мужа. Кулиновский сконфуженно взглянул в лицо Агафопода:
— Не думал я, что так получится.
— Окаменели сердца ростовщиков.
Агафопод снова выругался и, распростившись с Кулиновским, отправился на поиски выпивки. Николай Иванович миновал свой дом. Ему не хотелось выслушивать упреки жены из-за последнего фунта сахару. Кулиновский пошел к Чекмареву. Василий Иванович встретил его приветливо:
— Сейчас ужинать будем, и носа не вешать!
— Вы уже знаете, что… — Кулиновскому было трудно рассказывать. Возмущение не проходило.
— Я же предупреждал вас, — напомнил Чекмарев.
— Да, вы правы. Надо не просить, а брать! Я готов это сделать хоть сейчас.
— Сейчас еще рано, но скоро сделаем. И я очень рад, что вы с нами.
— С вами, — подтвердил Кулиновский. — Только с вами. Я теперь вижу, что ваш путь — самый верный. Как я раньше этого не понимал?
— К истине каждый приходит в свое время. — Чекмарев налил Кулиновскому чаю.
Они ужинали. Чекмарев объяснял программу большевистской партии. Был уже поздний вечер, когда они услышали скрип снега и возбужденные голоса. Прислушались. Кто же это мог быть?