Пурга в ночи
Шрифт:
— Завтра наша комиссия на общем собрании доложит результаты расследования, свое заключение. Собрание и решит судьбу всех колчаковцев, — твердо проговорил Берзин.
И Мандриков понял, что дальше спорить бесполезно. Август не отступит от своего. Михаил Сергеевич рассердился на Берзина, но не мог не признать, что тот поступает правильно. От этого было не легче. Его задело, что Берзин не посчитался с его мнением. Сухо распрощавшись, он вышел из тюрьмы.
Пурга не утихала. Мандриков шел, а внутри у него все еще кипело. Упрям этот Август.
Мандриков остановился. Надо навестить Галицкого и Бучека. Как они себя чувствуют? Мандриков осмотрелся: в какой стороне дом Струкова? Ни один огонек не просвечивал сквозь мрак, ни одного живого звука не было слышно. Он пошел наугад и скоро провалился в сугроб. Выбрался с трудом и, протянув руки, осторожно пошел дальше. Вот и стена какого-то дома. Хотел постучаться, попросить, чтобы проводили, но раздумал. Зачем тревожить людей? У них сейчас на душе так же неспокойно, как и в природе.
Михаил Сергеевич, изрядно поплутав, добрался до квартиры Струкова. На его стук долго не откликались. Наконец из-за двери послышался испуганный голос Нины Георгиевны:
— Кто там?
Михаил Сергеевич назвал себя. Нина Георгиевна дважды переспросила.
— Да это я, Нина Георгиевна. И знакомы мы с вами еще с Владивостока.
Только после этого она отодвинула засов. Пурга вырвала дверь из ее рук. Михаил Сергеевич поймал ее с трудом.
— Боже, какая пурга! — Нина Георгиевна отыскала в темноте его руку. — Идите за мной. Осторожно.
Они вошли в жарко натопленную кухню. Михаил Сергеевич разделся, счистил с усов и бровей успевшие намерзнуть ледяные корки.
— Извините за позднее вторжение, но раньше не мог. Как наши больные? — Он указал глазами на дверь в комнату.
— Сейчас. — Нина Георгиевна сбросила пуховый платок и оказалась в белом шерстяном свитере и черной длинной юбке, из-под которой выглядывали носки торбасов. Белая косынка закрывала даже уши.
— Вы настоящая сестра милосердия. — Мандриков невольно залюбовался ею.
Нине Георгиевне шел этот простой наряд. Она и сама очень похорошела. С лица исчезло наигранно-развязное выражение, которое так бросилось ему в глаза, когда он впервые увидел Нину Георгиевну в вестибюле ресторана «Золотой рог».
Заметив пристальный взгляд Мандрикова, Нина Георгиевна торопливо открыла дверь и пропустила его в комнату к больным. Столовая была превращена в палату. На диване лежал Бучек. На его желтоватой лысине блестели блики от большой керосиновой лампы под матовым абажуром. Напротив него на кровати лежал Галицкий, Они не спали и были рады его приходу.
— Наконец-то явился. А я уже думал, что ты о нас забыл. — Белозубая улыбка Галицкого покоряла.
— Не верь ему, Сергеевич, — сказал Бучек, и его корявое лицо тоже расплылось в улыбке. — Мы тут пари с ним держали, когда ты придешь. Я ставил на
— Ладно, — Галицкий жадно потянулся к Мандрикову. — Ну, рассказывай, как там вы? Что делаете?
— Сначала вы скажите, как себя чувствуете? — Мандриков видел, что шахтеры заметно поправлялись. Правда, лица их еще хранили следы побоев и лишений.
— Да Нина Георгиевна мертвого на ноги поставит, — Бучек с благодарностью посмотрел на нее. — Ходит за нами, как за младенцами.
— Вы хуже. Те послушнее, да и нашлепать можно, чтобы лежали. А эти все норовят встать. Я даже подозреваю, что без меня они все время на ногах.
Бучек и Галицкий заговорщицки переглянулись и засмеялись.
— Напрасно торопитесь, товарищи. Вы очень нужны. Поэтому надо лечиться серьезно и слушаться Нину Георгиевну.
— Через три-четыре дня они смогут ходить, — пообещала Нина Георгиевна. — А через недельку будут здоровы.
— Долго ждать, — вздохнул Галицкий.
— Надоело бездельничать, — в тон ему проговорил Бучек.
— Бездельничать больше не придется, — пообещал Мандриков. — Я вам сейчас расскажу, что мы за эти дни сделали.
— А я пока приготовлю чай. — Нина Георгиевна вышла из комнаты.
Бучек посмотрел ей вслед и зашептал:
— Слушай, Сергеевич, эта женщина — чудо. Ухаживает за нами, как сестра, как мать родная. Не знаем, как и благодарить ее. Не верится, что она жена колчаковского жандарма, не верится, что она по приказу за нами ходит.
— Не по приказу, Василий, — покачал головой Мандриков. — Она сама предложила вас сюда перенести и ухаживать за вами.
— Ну-у-у? — протянул Галицкий.
— Вот это да… — покачал головой Бучек.
— Женой-то Струкова она недавно стала, — сказал Мандриков. — Да и он… впрочем, об этом потом. Слушайте и судите, правильно ли мы поступили.
Михаил Сергеевич подробно рассказал о делах ревкома со времени переворота. Шахтеры одобрили все решения, только Бучек заметил:
— Поторопиться надо с учетом и с расценкой продовольствия. Его в Ново-Мариинске маловато.
Нина Георгиевна внесла На подносе чашки с чаем и горку свежего печенья. Мандриков не отпустил ее на кухню. Они пили чай, болтали о пустяках. Мандриков уклонился от дальнейших серьезных разговоров. Шахтеры еще были слабы. Вскоре он с ними распрощался.
В Кухне Михаил Сергеевич остановился.
— Спасибо вам, спасибо за товарищей. Трудно, конечно, но…
— Нет, нет, — перебила его Нина Георгиевна. — Это для меня самое, самое… — она не сразу нашла нужное слово, — это для меня самое необходимое, хорошее. Наконец-то я вижу, знаю, что нужна людям, что могу Для них что-то сделать, наконец-то я почувствовала, что я человек, человек, как все… — Она говорила быстро, и в глазах стояли слезы счастья. — Я, я теперь всегда буду с вами.
— Конечно, хорошо, — Михаил Сергеевич старался ее успокоить. — Не плачьте, не надо…