Пурпурное сердце
Шрифт:
– Уолтер, – говорит она, – мне сказали, что тебя убили на войне.
– Да, мама.
– О. Так это правда. Но я рада, что ты здесь.
– Я тоже.
– Ты знаешь, я тоже скоро умру. – Она произносит это почти с гордостью. – Ты это знаешь?
– Да, мама. Я знаю.
Дверь открывается, и в комнату заходит медсестра. Грузная женщина лет пятидесяти с увядшим лицом.
– Вам пора принять ванну, миссис Кроули.
Она произносит это с наигранной бодростью, и в ее тоне не чувствуется искреннего участия. Какой-то он поддельный. Таким тоном можно разговаривать с младенцем, и Майкла бесит, что так обращаются к его матери.
– Не сейчас, – говорит Милли, – разве вы не видите, что здесь Уолтер?
– Уолтер? – Медсестра оглядывает Майкла с ног до головы. – Похоже, она принимает вас за своего сына.
Майкл чувствует, как в нем нарастает негодование, поскольку эта тупая тетка говорит с ним в присутствии Милли так, будто та ничего не слышит и не понимает. Никто не смеет так относиться к его матери.
– Он и естьмой сын, – говорит Милли.
– Да, милая, конечно.
– Яее сын, – говорит Майкл. – Ванна может подождать. У нас свидание. – Одному Богу известно, как ему удается сохранить хладнокровие.
Она сверлит его взглядом, словно решая для себя, как отнестись к его тону. Потом произносит: «В вашем распоряжении час. Потом время посещений заканчивается».
На самом деле, судя по часам, в его распоряжении один час и десять минут, но он не стал спорить. Лишь бы она ушла.
После ухода медсестры он пересаживается на краешек кровати Милли. Кровать не слишком большая, но Милли такая миниатюрная, что места вполне хватает. Он снимает свои теннисные туфли, потом вытягивается рядом с ней и кладет ее голову к себе на плечо.
– Ты боишься? – спрашивает он.
– Может быть, немножко. А стоит бояться?
– Нет.
– Ты мне расскажешь об этом?
– Конечно. Я попытаюсь.
Он не совсем уверен в том, что следует ей рассказывать, поэтому пытается вызвать в памяти образ Уолтера. Пусть он говорит. В такой момент, как сейчас, уже не нужна странная комбинация их двоих. Нужен только Уолтер.
– Это очень похоже на твое нынешнее состояние, – говорит он, – только ничего не болит. И ты можешь видеть гораздо больше. Ты можешь видеть все, что было и что будет, где и когда. Ты поймешь, что любое событие в мире имеет свое значение и не бывает бесполезным. А то, что когда-то казалось тебе очень важным, на самом деле таковым уже не является. То есть как будто все важно и в то же время ничего не важно.
– Здорово.
– Есть еще кое-что, о чем нужно сказать.
– Что же?
– Представь. Ты – это по-прежнему ты, но не такая, как раньше. Ты как будто становишься больше. И хотя ты никогда раньше не знала себя такой, большой, это все равно ты.
– И там естьты, Уолтер?
– Я везде, где ты только захочешь, чтобы я был, мама. Я имею в виду, вот я здесь, правда?
– Ты останешься со мной, пока я не засну?
– Конечно, мама. Я с тобой.
Майкл закрывает глаза, потом открывает их и вновь смотрит на часы. У них остается чуть больше часа. И если она не заснет в течение этого времени, он все равно сдержит свое обещание. Его не выгонят отсюда, пока она не заснет. Пусть только попробуют.
Он пытается дышать, несмотря на то что в горле стоит ком, а грудь словно сдавлена обручем.
Ее голова удивительно легкая. Она и сама как пушинка. Ему хочется укрыть ее собой, словно покрывалом. Он прислушивается к ее дыханию.
Он думает о том времени, когда Уолтер был маленьким. Он никогда раньше не думал об этом. До трех или четырех лет Уолтер был на редкость застенчивым ребенком. Когда кто-нибудь приходил в дом, он прятался.
А к ним в дом приходило много народу. Молочник. Мороженщик. Парикмахер. Продавец книг. Прямо с порога начиналось общение с внешним миром.
Но для трехлетнего мальчугана это было слишком. Иногда он прятался под столом, иногда в шкаф. Когда раздавался стук в дверь, Милли поворачивалась к нему с сияющим от счастья лицом и, превращая все в игру, спрашивала:
– Ну и где мы будем прятаться на этот раз?
Иногда он сам выбирал место. Скажем, за диваном. А бывало, что он ждал предложений от нее.
Потом, когда посетитель уходил, она шла искать его.
– Все ушли, – говорила она. – Выходи, эй, ты где? Выходи.
Однажды мороженщик случайно зашел с черного хода и застал их врасплох, так что ей пришлось прятать Уолтера в складках своей широкой юбки.
– Где же Уолтер? – донесся до него голос мороженщика, словно бы поверившего в исчезновение мальчугана.
Милли защищала его от внешнего мира. Как будто накрывала одеялом, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Она знала, что ему ничего не угрожает, а он нет. Так что ей приходилось защищать его и от собственных его страхов. Возможно, думает он, так бывает с каждым ребенком. И потом вырастая, если только не умрет молодым, он будет жить для того, чтобы вернуть долг А Уолтер к тому же погиб молодым.
Он слышит, как дыхание Милли становится ровным и глубоким. Ему даже приходит в голову мысль о том, что она не просто заснула. Но уже через несколько мгновений она начинает похрапывать.
Он все равно остается с ней.
До тех пор, пока Мэри Энн не заходит в комнату. Она стоит в дверях и молча смотрит на них. Он почти уверен в том, что она вновь исчезнет. Ему кажется, что она испытывает неловкость, наблюдая сцену, которая не предназначена для чужих глаз.
Майкл улыбается, чтобы приободрить ее, и они долго смотрят друг другу в глаза. Дольше, чем когда-либо с того момента, как Майкл приехал. Может быть, даже дольше, чем когда-либо с 1942 года. А может, дольше, чем когда-либо вообще.