Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)
Шрифт:
Он и вообще был человек широко образованный. Зять его, писатель Сологуб, характеризует Виельгорского так: «Философ, критик, лингвист, медик, теолог, герметик, почетный член всех масонских лож, он был живой энциклопедией самых глубоких познаний». Находясь всегда при дворе, Виельгорский был далек от всяких придворных интриг и ненавидел городские сплетни. Уже в пожилых летах он был очень моложав на вид. «С лицом белым и румяным, – говорит Вигель, – он только что был недурен собою; но необычайный блеск его взоров, как бы разливаясь по чертам его, делал его почти красавцем». Виельгорский был большой гастроном. Стол его славился в Петербурге, и сам он считался одним из лучших знатоков кушаний и вин. В этой области он был строг и безжалостно взыскателен. На одном большом обеде у Бутурлиных хозяин ему сказал:
– Обратите внимание на это вино, – оно 1827 года!
Виельгорский раздраженно ответил:
– Не знаю, двадцать ли седьмого года вино, но масло ваше – наверно
Пушкин был хорош с Виельгорским, в 1834 г. провожал его на пароходе при отъезде его за границу к больной жене; в декабре 1836г., на дружеском вечере у А. Всеволожского после представления «Жизни за царя» Глинки, Пушкин, Вяземский, Жуковский и Виельгорский сочинили общими силами литературно-музыкальную шутку «Канон в честь М. И. Глинки». Виельгорский в числе ближайших друзей безвыходно находился в квартире умиравшего Пушкина. Им положены на музыку «Песнь Земфиры» Пушкина, его «Черная шаль» и «Шотландская песня», начата опера на сюжет пушкинских «Цыган». Бартенев со слов Соболевского сообщает, что отправной сюжет «Медного всадника» дал Пушкину Виельгорский. Он рассказал ему про некоего майора Батурина, который в 1812 г. много раз подряд видел один и тот же сон: он видит себя на Сенатской площади; лицо Петра медленно сворачивается; всадник спускается со скалы и скачет по петербургским улицам, слышен топот меди по мостовой; въезжает на Каменном острове в царский дворец, ему навстречу выходит Александр, и всадник предсказывает ему, что, пока памятник его на месте, Петербургу нечего опасаться за свою судьбу.
Князь Владимир Федорович Одоевский
(1803–1869)
Тесная комната, уставленная необыкновенными столами с таинственными ящичками и углублениями; на толах, на диванах, на окнах, на полу – фолианты в старинных пергаментных переплетах; человеческий скелет с надписью: sapere aude (дерзай познавать); химические реторты, колбы, ступки, банки. И в этой средневековой обстановке – странный, узкоплечий, жидкий человек в остром черном шелковом колпаке и в черном сюртуке до пят. Поникшая голова с очень высоким лбом, умные серо-голубые глаза смотрят рассеянно, беспокойно, ни на чем пристально не останавливаясь; речь торопливая, мягкая, но какая-то нерешительная, без всяких оттенков; ее утомительно слушать. И обо всем он говорит таинственным, проникновенным тоном – одинаково о Шеллинге, о Бетховене и о приготовлении соусов. Он всем интересуется и все знает. Удивляет врачей медицинскими познаниями и увлекается средневековой мистикой; возится в своей лаборатории с ретортами и сочиняет фантастические повести и прелестные детские сказки; изучает френологию и вникает в квартеты Бетховена; изобретает неслыханные музыкальные инструменты и выдумывает непостижимые блюда и невероятные соусы. Пулярки у него начиняются бузиной или ромашкой, соусы перегоняются научным образом в химических ретортах; соусы эти были до того отвратительны, что гости его через много лет вспоминали о них с ужасом. Наивно, как малый ребенок, он невиннейшим образом рассказывал при дамах самые неприличные вещи. Таков был князь Одоевский – беллетрист, философ, музыкант, химик, черепослов, чернокнижник, повар, человек добрейшей души и примерной честности.
Одоевский воспитывался в московском университетском Благородном пансионе и вышел из него восторженным последователем философии Шеллинга и Окена. В 1822 г. примкнул к литературному кружку Раича, а вскоре после этого основал вместе с Веневитиновым кружок московских «любомудров», где был председателем и одним из наиболее деятельных членов. Кружок разрабатывал философские вопросы в духе Шеллинга. В 1824–1825 гг. вместе с В. К. Кюхельбекером издавал альманах «Мнемозина». Осенью 1826 г. Одоевский переселился в Петербург, поступил на службу в министерство внутренних дел и женился на Ольге Степановне Ланской, старше его на шесть лет. Была она женщина гордая и надменная, но по отношению к мужу выказывала полное подчинение, холила его и лелеяла, как малое дитя. Ее называли «прекрасной креолкой», потому что она цветом лица похожа была на креолку и в молодости была красива. По субботам у Одоевского собирались. Он жил в Машковском переулке, на углу Б. Миллионной. В салоне перед большим серебряным самоваром величественно восседала княгиня и сама разливала чай. Посещавшее Одоевских общество резко делилось на две части: великосветские люди оставались в салоне около княгини; нечиновные писатели, неловко кланяясь княгине, торопливо проходили в кабинет к хозяину под направленными на них пренебрежительными лорнетами гостей. Одоевский принимал каждого писателя и ученого с искренним уважением и дружески протягивал руку всем вступавшим на литературное поприще, без различия сословий и званий. Один из всех писателей-аристократов он не стыдился звания литератора, не боялся открыто смешиваться с литературной толпой и за свою страсть к литературе терпеливо сносил насмешки светских приятелей. На субботах Одоевского бывали Крылов, князь Шаховской, Жуковский, Пушкин, Вяземский, М. И. Глинка, Гоголь, Кольцов, Блудов.
В 1846 г. Одоевский был назначен помощником
С Пушкиным Одоевский находился в хороших отношениях, но близости между ними не было. Туманный философский идеализм Одоевского был глубоко чужд реалистическому складу ума Пушкина, а к фантастической беллетристике Одоевского Пушкин относился равнодушно. Восхищаясь в разговоре с одним знакомым Гофманом, Пушкин заметил саркастически:
– Одоевский тоже пишет фантастические пьесы.
Собеседник возразил:
– К несчастью, мысль его не имеет пола.
Пушкин весело рассмеялся. В 1833 г. Одоевский проектировал издать «Альманах в три этажа», где Рудый Панек (Гоголь) описал бы чердак, Белкин (Пушкин) – погреб, а Гомозейко (сам Одоевский) – гостиную. Пушкин вежливо уклонился от участия в альманахе. Одоевский принимал деятельное участие в «Современнике» Пушкина, поместил в нем несколько очень хороших критических статей.
Иван Петрович Мятлев
(1796–1844)
Родился в богатой аристократической семье, где-то числился служащим, был камергер, имел очень большое состояние, прекрасный дом близ Исаакиевского собора, нередко принимал у себя царскую фамилию. Неистощимый остряк, каламбурист и юмористический стихотворец. Когда в какой-нибудь светской гостиной раздавался дружный, громкий хохот, то безошибочно можно было угадать присутствие Мятлева. Он мастерски читал свои стихи и читал их всегда охотно. Барыни не давали ему проходу, и званый вечер был не в вечер, если не заканчивался чтением Мятлева. Известностью пользовалась его юмористическая поэма «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею, дан л’Этранже». Рассказ ведется от лица русской провинциальной барыни, передающей свои заграничные впечатления на обычном в то время «французско-нижегородском» языке, – в таком, например, роде:
Патриот иной у насЗакричит: «дю квас, дю квас,Дю рассольник огуречный!»Пьет и морщится, сердечный:Кисло, солоно, мове,Me се рюс, – э ву савеНадобно любить родное,Дескать, даже и такое,Что не стоит и гроша.Же не ди па, – ла кашаМанная авек де пенки,Ла морошка, лез опенки,Поросенок су ле хрен,Ле кисель э ле студенОчень вкусны; но не в этомЛе патриотизм…и т. д.
Поэма и для своего времени была растянута и однообразна, теперь же просто скучна. Однако в то время она нравилась даже Лермонтову, который писал:
Вот дама Курдюкова!Ее рассказ так мил,Я от слова до словаЕго бы затвердил.Мой ум скакал за нею,И часто был готовЯ броситься на шеюК мадам де-Курдюков.А в несравненном исполнении самого Мятлева поэма вызывала неудержимый хохот. Пушкин был с Мятлевым в дружественных отношениях.
Константин Яковлевич Булгаков
(1782–1835)
Брат московского почт-директора А. Я. Булгакова, родился в Константинополе от тех же родителей. Сначала служил по министерству иностранных дел, с 1816 г. – московский почт-директор, в 1819 г. переведен на ту же должность в Петербург. Вяземский о нем сообщает: «Он был вообще характера более степенного, чем его брат, положение его в обществе было тверже и определеннее. Умственные и служебные способности его, нрав общежительный, скромность, к тому же прекрасная наружность снискали ему общее благорасположение. Бильярд (оба брата были большие охотники и мастера в этой игре) был два раза в неделю, по вечерам, нейтральным средоточием, куда стекались министры, дипломаты русские и иностранные, артисты, военные. Разумеется, тут была и биржа всех животрепещущих новостей как заграничных, так и доморощенных. В другие дни, менее многолюдные, дом также был открыт для приятелей и коротких знакомых. Тогда еще более было непринуждения во взаимных отношениях и разговорах». Всегда в темно-синем фраке с металлическими пуговицами и с золотой звездой Белого орла на груди. Когда вальсировал с красавицей графиней Е. Е. Завадовской, это была чудесная пара, которой все любовались. Должность Булгакова доставляла ему ежегодно дохода 100 000 руб. ассигнациями от подписки на иностранные газеты и журналы. До самой смерти Булгакова этот доход принадлежал директорам почт, а потом перешел к правительству.