Пушкин в жизни. Спутники Пушкина (сборник)
Шрифт:
– Можно всегда просить извинения у женщины.
Нащокин тоже уговаривал. Наконец Сологуб приписал: «и прошу принять мои извинения». Пушкин протянул Сологубу руку и сделался чрезвычайно весел и дружелюбен.
Сологуб возвратился в Петербург в октябре месяце. Пушкин встретился с ним у Вяземских, отвел в сторону сказал:
– Не говорите моей жене о письме.
Наталья Николаевна своим волшебным голосом попросила у Сологуба извинения. Все было забыло. По уверению Сологуба, он коротко сблизился с Пушкиным. Пушкин проявлял к нему большую симпатию, поощрял его первые литературные опыты, давал советы, читал свои стихи. Следует, однако, оговориться, что Сологуб был большой хвастун и враль и в воспоминаниях своих считал не особенно нужным считаться с истиной. Когда ему однажды указала на это Смирнова, Сологуб ответил: «Нужно немножко оживлять повествование». Он рассказывает, что каждый день ходил с
Сологуб жил на Большой Морской, у тетки своей А. И. Васильчиковой. Утром 4 ноября того же 1836 г. она позвала племянника и с удивлением показала полученный ею по почте пакет, в котором оказалось запечатанное письмо на имя Пушкина. Сологуб отвез письмо Пушкину. Пушкин сидел в своем кабинете. Он распечатал письмо и спокойно сказал:
– Я уже знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Елиз. Мих. Хитрово; это мерзость против жены моей. Впрочем, вы понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя – ангел, никакое подозрение коснуться ее не может.
Пушкин говорил с большим достоинством, и Сологуб вынес впечатление, что он хочет оставить все дело без внимания. Они по-прежнему продолжали вместе гулять. Сологуб не замечал в нем особенной перемены. 16 ноября у Карамзиных праздновался день рождения хозяйки. Сологуб сидел за обедом рядом с Пушкиным. Во время общего веселого разговора Пушкин вдруг наклонился к Сологубу и сказал скороговоркой:
– Ступайте завтра к д’Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли с Дантесом. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь.
Потом он продолжал шутить и разговаривать как ни в чем не бывало. Сологуб остолбенел, но возражать не осмелился: в тоне Пушкина была решительность, не допускавшая возражений.
На следующий день Сологуб поехал к д’Аршиаку и с изумлением узнал, что Пушкин немедленно по получении анонимного пасквиля вызвал Дантеса на дуэль, что по просьбе старика Геккерена отложили поединок на две недели, что Дантес женится на свояченице Пушкина, но требует, чтобы Пушкин безусловно отказался от вызова, так как не может допустить, чтобы о нем говорили, будто он женился по принуждению, из боязни поединка. Д’Аршиак с Сологубом поехали к Дантесу. Так как Пушкин обязал Сологуба условиться только о материальной стороне дуэли и не вступать ни в какие переговоры, то назначили дуэль на 21 ноября. Сологуб послал к Пушкину своего кучера с запиской, где извещал о дне и условиях дуэли, и прибавил, что Дантес готов жениться на Екатерине Гончаровой лишь в том случае, если Пушкин признает, что он вел себя в этом деле как честный человек. Сологуб умолял Пушкина согласиться на это предложение. Кучер привез ответное письмо, где Пушкин брал свой вызов обратно и заявлял, что не имеет оснований приписывать женитьбу Дантеса неблагородным соображениям. Пушкин остался, однако, очень недоволен тем, что Сологуб, несмотря на его требование, вступил в переговоры. Свадьбе он не верил.
– У него, кажется, грудь болит, – говорил он, – того и гляди, уедет за границу. Хотите биться об заклад, что свадьбы не будет? Вот у вас тросточка. У меня бабья страсть к этим игрушкам. Проиграйте мне ее.
Он был в это время как-то желчно весел.
– Хорошо! А вы проиграете мне все ваши сочинения?
Вскоре Сологуб уехал в служебную командировку и больше с Пушкиным уже не виделся.
Головачева-Панаева, знавшая Сологуба несколько позднее, рассказывает: «Если бы он не ломался, то был бы приятным собеседником. Но часто он был невыносим, вечно корча из себя то дерптского студента, то аристократа. В светском обществе он кичился званием литератора, а в литературном – своим графством. Если его знакомили с простым смертным, он подавал ему два пальца и на другой день при встрече делал вид, что не узнает его. Тогда только что появилась мода носить стеклышко, и Сологуб носил его, закинув голову назад и смотря на всех величаво-презрительно. Странно, Сологуб вовсе не был так глуп, чтобы не понимать, как смешно кичиться своим аристократизмом. Он, в сущности, был добрый человек; если его просили похлопотать о ком-нибудь, то он охотно брался за хлопоты и радовался в случае успеха. В характере Сологуба была хорошая черта – он никогда не передавал никаких сплетен. После женитьбы он ударился в другую крайность: сделался студентом-буршем, не стыдился уже говорить о своих плохих средствах к жизни, которые прежде скрывал, и часто повторял фразу, когда
Екатерина Александровна Архарова
(1755–1836)
Рожденная Римская-Корсакова. Кавалерственная дама, вдова московского военного губернатора, генерала от инфантерии И. П. Архарова (по его имени солдат московского гарнизона прозвали «архаровцами»), бабушка писателя В. А. Сологуба. По отзыву внука, женщина «необразованная, ускользнувшая от влияния екатерининского двора, но чрезвычайно замечательная по своему добросердечию, твердости характера и коренной русской типичности». Была величественна, умела держаться и не терялась в затруднительных случаях. Летом жила в Павловске, император Александр I к ней очень благоволил и приходил иногда запросто к ней обедать. Однажды он, как всегда, повел ее под руку к столу. Вдруг она чувствует, что с нее спускается одна из юбок; она приостановилась, дала ей время упасть, перешагнула и, как будто не замечая, что с ней случилось, продолжала идти к обеду и во все время обеда была так же весела и спокойна, как обыкновенно.
Была в дружественных отношениях с Н. О. Пушкиной, матерью поэта. По черновым записям Анненкова, Пушкина «подличала перед Архаровою»; ее дочери, А. И. Васильчиковой, подарила письмо поэта-сына, извещавшее о его помолвке. Летом 1831 г., когда Пушкин с молодой женой жил в Царском Селе, он приезжал к сестре своей О. С. Павлищевой и уморительно передразнивал перед ней старуху Архарову.
Александра Ивановна Васильчикова
(1795–1855)
Рожденная Архарова. В молодости была любимой фрейлиной императрицы Марии Федоровны, находилась в дружественных отношениях с императорской фамилией. Была красива, но держалась очень неприступно, никто не дерзал за ней ухаживать. Когда при императоре Александре рассуждали, за кого она выйдет замуж, царь сказал, что не знает никого, кто был бы ее достоин. А между тем она вышла за человека весьма обыкновенного, но доброго, богатого, знатного рода и имевшего большие аристократические связи, А. В. Васильчикова. Разумовские, Репнины, Н. К. Загряжская, князь В. П. Кочубей были с ним в родстве или свойстве.
Васильчикова приходилась теткой писателю В. А. Сологубу. В 1831 г. в Павловске у нее домашним учителем был молодой Гоголь, приглашенный для занятий со слабоумным ее сыном.
Графиня Ульяна Михайловна Ламберт
(1791–?)
Рожденная Деева. Жена французского эмигранта, кавалерийского генерала русской службы К. О. Ламберта. В 1831 г. она жила в Царском Селе на Колпинской улице против дома Китаева, где жил Пушкин. Графиня оставляла занавески на своих окнах опущенными, говоря: «Я боюсь: он на меня критику сочинит». Однако, узнав о взятии Варшавы, уведомила об этом Пушкина. Пушкин в благодарность послал ей первый экземпляр своего стихотворения «Клеветникам России» и сделал ей визит с женой. После этого она открыла свои занавески. Пушкин называл графиню за ее увесистость «madame Tolpe'ge», от русского слова «толпега» (толстуха).
Граф Михаил Юрьевич Виельгорский
(1788–1856)
Поляк, сын польского посланника при дворе Екатерины, женившегося на богатой русской и перешедшего на русскую службу. Где-то граф Михаил Юрьевич числился служащим, в придворных званиях дошел до гофмейстера и обер-шенка, был близок ко двору и очень там любим. К службе он относился равнодушно, все его интересы сосредоточивались на искусстве, особенно на музыке. Он сам был хороший музыкант и композитор, романсы его пользовались популярностью. Роберт Шуман назвал его гениальнейшим из дилетантов. Дом его в Петербурге на Михайловской площади был средоточием столичной артистической жизни, местные и приезжие артисты находили здесь самый радушный прием.
Виельгорский был близок и со многими писателями – Карамзиным, Жуковским, Пушкиным, Вяземским, Гоголем. «Ревизор» попал на сцену главным образом благодаря Виельгорскому. Он хлопотал также о разрешении к печати «Мертвых душ». Женат он был на герцогине Луизе Михайловне Бирон, гордой и высокомерной. Сам же Виельгорский был прост и со всеми приветлив. У мужа и жены были отдельные приемы. На половине графини собирался цвет придворной и служилой знати, вечера ее отличались самой изысканной светскостью. У графа собиралась публика нечиновная: музыканты, писатели, живописцы, актеры, начинающие журналисты. Часто Виельгорский на короткое время покидал своих гостей, уезжал во дворец, но скоро возвращался, снимал мундир, звезды и с особенным удовольствием облекался в бархатный, довольно поношенный сюртук. У него редко танцевали, но почти каждую неделю устраивались концерты, в которых принимали участие все находившиеся в Петербурге знаменитости.