Путь Базилио
Шрифт:
Правда, и у самой Мирры были некоторые проблемы. Например, вконец испорченные отношения с Молли Гвин и сопутствующие тому репутационные потери. Насколько они были испорчены и почему, Мирра предпочла бы не распространяться, если бы не знала, что солгать Верховной хоть в чём-то невозможно даже технически — а та любила подробности. Но, пожалуй, и эта скабрёзная история была не так уж и неуместна: во всяком случае, Мимими она бы развлекла.
Наконец, у Ловицкой в колоде был козырный джокер: тораборцы из так называемой «труппы Карабаса». По этому вопросу она уже несколько раз связывалась с Верховной, лично провела весьма успешные переговоры, и та в конце концов захотела лично посмотреть на диковинных существ. Для чего поручила Мирре затащить их в Понивилль под любым предлогом. Ловицкая взялась за дело, не особенно веря в результат. Она уже имела случай убедиться, что заняшить, запугать или подкупить тораборцев нереально. Однако лидер труппы, хомосапый бородач педобирских статей и паранорм вне категорий, проявил неожиданную покладистость. Во всяком случае, он пообещал в конце месяца приехать и устроить представление для жителей столицы. И выполнил обещание: судя по отчётам бэтменов, его труппа уже приближалась к городу… Тораборцы могли бы добавить Мирре очков в глазах Первой Пуси. И обязательно добавили бы. Если бы не этот проклятый гон, так невовремя поразивший Верховную и расстроивший все дела.
Мирра, конечно, не сдавалась. Она даже смогла пробиться в Центральный Госпиталь, где лежала Их Грациозность — с огромным трудом, и то лишь потому, что главврачка ЦГ, Джемма Недереза, была её старинной подругой. Увы, этот маленький административный подвиг ничего ей не дал. Мимими была не в том состоянии, чтобы говорить по делу. Хуже того, по какому-то капризу — а капризничала она всё время — Верховна приказала Ловицкой остаться при ней и её развлекать. Ловицкая, конечно же, приказ исполнила — и вот уже второй день проводила в этой комнате, видя и слыша то, чего не хотела бы видеть и слышать никогда в жизни. Но деваться было некуда, приказы Верховной не обсуждались.
— Накажи меня… Накажи… Сделай мне м-м-м… — застонал в трубе знакомый голос Обаятельницы.
— Ну вот… Мы его теряем… — обречённо пробормотала Мирра.
— Погоди, может, ещё прорвёмся, — засуетилась Недереза, пододвигась ближе к трубе. — Эй, брателло! — крикнула она. — Ты не понял! Не понял! Она говорит — трахай сильнее! Слышишь! Сильнее! Трахай! Выполняй! Работай!
В трубе что-то захрипело.
— Вроде пока живой, — с сомнением в голосе сказала Джемма. — Мы ему глаза завязали и одно ухо заткнули. И напоили всякой дрянью. Но всё равно — там же четыреста граций. А она уже начала… ну ты слышала.
— Придумай что-нибудь! Ты же лучшая во всём Вондерленде, — Мирра посмотрела на подругу с надеждой.
— Ты хочешь сказать — лучшая гинеколка и поневодка, — уточнила Джемма, отодвигаясь от трубы. — Но я не генетичка. И про эструс знаю, что нам на третьем курсе читали…
Из голосовой трубы раздался неразборчивый вопль и ржание. Джемма встревожанно повела ушами.
— Какая всё-таки гадость этот гон, — фыркнула Мирра. — У меня два раза было, — призналась она. — Особенно первый мне мозги вынес. Я думала — чокнусь.
— Ты мне что-то такое рассказывала, — вспомнила Джемма. — Про какие-то ошибки молодости. С этим связано?
— Нет, ну что ты. Ошибка — это когда я спуталась с нашей школьной литераторшей, вот это была ошибка так ошибка. И кассирша в мебельном — тоже, пожалуй, ошибка. А гон в пятнадцать лет — это не ошибка. Это пиздец… Я тогда была готова на любой торчащий кол надеться. Или на бревно. Не могла мимо забора пройти спокойно — там штакетины торчали.
— Ну и как ты это пережила? — заинтересовалась Джемма.
— Как, как… каком кверху. Лежала дома и читала Макиавелли, — Ловицкая фыркнула. — «О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Вальдикьяны» до сих пор наизусть помню.
— И как, помогало? — Джемма с любопытством приподняла левое веко.
— Нет, конечно, — Мирра прикрыла глаза.
— А что помогало? — не отставала Джемма.
— Как сама-то думаешь? — грустно посмотрела Ловицкая на старую подругу. — Потом я весь свой электорат забила. Кроме одной улитки, с ней у меня ничего не было. Ну, почти.
Из голосовой трубы раздался неразборчивый звук.
— Да! Ещё! Топчи меня! Ебашь меня! — кричала Верховная.
— А вот теперь точно всё, — с печальной уверенностью сказала Джемма.
— Я хочу, чтобы ты издевался надо мной! Ударь меня! Укуси за вымя! Укуси! Укуси! А-а-а-а! Нет! Куда-а-а-а…
Всё заглушил шум падения тела. Засим последовал поток жалобных проклятий.
— Охохонюшки. Ещё один сгорел на работе, — невесело пошутила Джемма. — Запускайте жеребца! — заорала на в соседнюю трубу.
— Почему они мрут? — спросила Ловицкая.
— Ну ты подумай головой-то, — недовольно сказала старая поняша. — Вот у тебя есть челядин. Он может тебя укусить?
— Нет, конечно, — ответила Мирра. — Он скорее себя загрызёт.
— А если ты требуешь? Ну, укусить? Тебя?
— Я скажу, что мне это необходимо, и он укусит, — подумав, ответила Мирра. — Потом, правда, будет мучиться. Может, даже помрёт. Если я его не прощу и не заняшу обратно.
— Ну да. Но в тебе двести восемьдесят, твой электорат ещё может думать. А у Верховной, Дочь её храни — четыреста граций с горкой. Что происходит с мозгами тех, кто находится рядом? Сечёшь?
— Я регулярно присутствую на Пуси-Рауте и общаюсь с Верховной лично, — напомнила Ловицкая. — Ну да, тяжело, но в принципе выдержать можно.
— Ты ей хоть слово поперёк сказать попробуй, — ухмыльнулась Джемма. — А тут она требует причинить ей боль. Это невозможно в принципе. И не послушаться — тоже невозможно в принципе. Значит что остаётся?
— Ешь мою холку! Грызи мою жопу! — донеслось из трубы. — Бей меня, кусай меня, ломай меня полностью! Ну же! Блядь! Скобейда дефолтная! Да чтоб ты сдох!
Очередная туша свалилась на пол — как послышалось чуткому уху Ловицкой, с каким-то даже облегчением. Стукнули прощально, навеки складываясь, копыта.
— Вот урод… Я же почти кончила… — провыло-проплакало в трубе.
Джемма потёрлась щекой о плечо, потом приблизилась к отверстию.
— Ваша Грациозность, — тихо сказала она, — лучше выпейте лекарство.
Из трубки раздалось что-то вроде рычания, потом — сдавленные рыдания.
— Джемма, — прорвалось, наконец, сквозь слёзы. — Я очень несчастная женщина.