Путь Базилио
Шрифт:
— Поставь пожёстче! — последовал новый приказ.
Анфиска сжалась в комочек и зажала крохотные ушки.
— Из красной папки! — крикнула Высокопороднейшая.
Водосвинка почувствовала себя буквально расплющенной. Недвусмысленный приказ её собственной госпожи гласил — держаться до последнего и не ставить Верховной пластинок из красной папки. С другой стороны, сопротивляться четырёмстам грациям Верховной Обаятельницы — пусть даже ослабленным ширмой — было практически невозможно. Инстинкты выли, как черти в омуте, требуя немедленно исполнить желание Верховной, вот прямо сейчас, любой ценой.
Однако ж, Анфиску отобрали из тысячи с лишком таких же, как она, челядинок, и подготовили к служению лучшие психологи Понивилля. В частности, её научили одному специальному приёму — не сопротивляться самому приказу, а вовремя усомниться в себе: точно ли понято распоряжение, взаправду ли Госпожа хочет именно этого. Так можно было выиграть секунды полторы, пока не пройдёт самая тяжкая волна няша. За это время можно было дотянуться до склянки.
«Я дура, я неправильно понимаю, мне же объясняли, а я забыла, всё забыла — перепутала, недотёпа я глупая» — забормотала она заученную вхруст мантру для таких случаев, одновременно протягивая руку к склянке.
На этот раз было совсем тяжко. Анфиса едва успела выпить полглотка, прежде чем посудинка выпала из пальцев. Противоняшное зелье, в состав которого входила кровь гозмана, разведённая в нитропакостном очухане, растеклось по полу смердючей лужей. Но самое ужасное сотворилось у неё внутри: неописуемо мерзостный вкус, намертво осевший на языке, и чудовищная голодная тоска, навалившаяся на душу, терзали нещадно. Несчастная упала на пол и тихо завыла, ломая о кафель маленькие кривые коготки.
Потом стало полегче. Анфиса заставила себя сесть на пол и осторожно продышалась — медленный глубокий вдох, медленный выдох, сфинктер расслаблен. Постаралась собраться с мыслями.
До этого момента в глазах её кружился розовый туман, из которого выплывало лишь то, чего требовала Верховная. Сейчас она видела и понимала, где она, зачем она здесь — и что, собственно, происходит.
То было одно из рабочих помещений Центрального Госпиталя, временно приравненная к личным апартаментам Самой. Помещение украшало — хотя, вообще-то, уродовало — обычное медицинское оборудование: лампы подсветки, столик с зельями, небольшой операционный стол и поняшье гинекологическое кресло: конструкция, которая в другое время показалась бы капибаре забавной. Левый угол, где лежала и маялась Верховная Обаятельница, был забран противоняшной посеребрённой резиной. Окон не было, но свет шёл настоящий, солнечный — с потолка через специальные зеркальные трубы. Верховная терпеть не могла электрического освещения и предпочитала дневной свет, но жалела и берегла подданных: кто-нибудь мог случайно увидеть её в окне и свихнуться от счастья.
Итак, собралась с чувствами Анфиса, она в Центральном. Сейчас она — дежурная, прислуживающая Их Грациозности Мимими Второй. У которой — тяжёлый эструс. Что является на сегодняшний день главным политическим, экономическим и культурным событием в Вондерленде, да и во всей Эквестрии в целом. Впрочем, это волновало Анфиску в последнюю очередь.
— Чего ты там копаешься? Ставь! — донёсся требовательный голос из-за шторы. Их Грациозность была недовольна.
В любой другой момент водосвинка исполнила бы приказ мигом и безо всяких рефлексий. Но сейчас — и в течении следующих трёх-четырёх минут, если повезёт — она могла мыслить относительно здраво. Безумное преклонение перед источником четырёхсот граций осело, сменившись более-менее умеренной преданностью Первому Лицу государства. Маленькая капибара знала, что её поставили сюда именно затем, чтобы Верховная не наделала себе вреда. Разумеется, про специальные вкусы Обаятельницы она знала всё, что ей полагалось знать. Прежде всего — то, что потворствовать им ни в коем разе не следует.
Присвистнув сквозь резцы, она посмотрела на розовую папку. Убедила себя, что розовое и красное — это, в общем-то, одно и то же, ну почти, розовое даже лучше. И, конечно же, розовое больше нравится Госпоже, она ведь не любит яркие цвета… Повторяя про себя всю эту чушь и стараясь не сбиться, она достала из розовой папки первую попавшуюся пластинку и опустила звукосниматель.
— О-о-о, как хочу я почувствовать себя жертвой, как хочу я быть раздавленной мясистым телом могучего самца, и чтобы его огромный писюн протрубировал меня насквозь, до самой что ни на есть поджелудочной… — на этот раз голосок был повеселее: этот порноролик наговаривала хорошая чтица, не забывающая вздыхать и томно постанывать в нужных местах.
— Херня какая-то, — устало вздохнула Их Грациозность. — Это точно красная папка?
Соврать Верховной даже под действием зелья капибара не могла. Признаться в расширенном понимании приказа Обаятельницы — по-другому Анфиска свои действия не могла назвать даже про себя — она не могла тоже. Оставалось включить всё то же самое «я глупая, я не то сделала, я опять всё перепутала».
— При, при меня, чтоб матку плющило и колбасило! Красота снежинки — не по мне, мы любим погорячее! Хочу, чтобы бесстыдно алеющий писюн уткнулся в моё разгорячённое вымя…
Из-за занавески донеслось тихое ржание.
— Про вымя! Ставь про вымя!
Капибара отчаянно взвизгнула. Когда её подняшивали перед дежурством, то специально внушили, чтобы она никоим образом не ставила Высокопороднейшей Госпоже пластинку про вымя. Однако спорить с неудовлетворённой и страдающей от гона Верховной Обаятельницей было невозможно. Хотя бы потому, что та всегда могла отодвинуть шторку. Так что Анфиска выбрала из красной папки нужную пластику, поставила на круг из ворсистой ткани и осторожно уронила иглу на дорожку.
— У несчастной пленницы была густая длинная грива, — страстно застонал патефон — ниспадавшая на спину золотистой волной. Её упругое дойло, полное молока, сжалось от нестерпимого ужаса. Орангутанг с улыбкой квёлой схватил и перевернул её, открыв доступ к самым потаённым местечкам. Она качалась, словно плод, в ветвях косматых рук. Налитые соски, оттянутые у основания, были похожи на маленькие груши. Волосатые лапы мяли, щипали, терзали нежнейшее вымя, потом он нанёс первый удар. Пленница закричала, а жестокий зверь впился зубами в сосок, медленно раздавливая его. С двух сторон брызнуло молоко, смешанное с кровью…
— Громче! — закричала Верховная Обаятельница. Анфиска обречённо возвела очи горе, как бы снимая с себя перед лицом Дочери остатки ответственности за происходящее, и пододвинула патефон поближе к заветной шторке.
— Мучитель приказал перевязать каждый сосок верёвкой, а вымя перетянуть тонким, как волос, капроном. Пленница рыдала и просила больше не терзать её, но орангутанг был неумолим. Капрон врезался в нежнейшую кожу, оставляя тонкие красные полоски. Соски, перевязанные у основания, разбухли и налились кровью, их кончики торчали и алели. Орангутанг взял кубик льда из чаши и медленно, растягивая удовольствие…