Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое

Marbius

– Не поверите, не знаю совершенно. Знаю только, что даже когда конференция африканских церквей получила определенную автономию, в ней принимали участие три епископа из Нигерии, и ни одного из Нигера.

Альба опустила глаза, переплела пальцы, расплела, снова подняла взгляд на Амора.

– Я не могу не восхищаться вашим мужеством – вы все-таки отправились в эту глушь, даже для Нигера.

Он поморщился и отвернулся.

– Бросьте, – буркнул он. – Давайте к делу, что ли. Вы убедили кого-то из ваших знакомых, что интервью с епископом Обеном окажется годным материалом, они не осмелились возразить вам, вы убедили пресс-службу епископа, что интервью с ним будет очень привлекательным, и даже в ней не нашлось смельчаков, обладающих достаточной силой духа, чтобы возразить вам.

Так?

– Почти, – усмехнулась Альба. – Это было проще, чем я считала. Признаться, я даже была разочарована.

– Здорово, великолепно, прекрасно. И что я делаю в вашем кабинете?

Она засмеялась.

– Хороший вопрос. Вы не хотите знать, получите ли вы разрешение на проведение служений?

Амор опустил голову, пожал плечами. Он пытался определить, что именно испытывает. Любопытство – нет, слишком простое и скучное определение. Амор не ощущал достаточной для него бодрости, а вот страх – еще как.

– Я думаю, что узнаю об этом в любом случае. В конце концов, мне их проводить, – пробормотал он. – Или вы уже знаете ответ?

– Я не вижу радости, – нахмурилась Альба. – Я почему-то считала, что это высшее удовлетворение и привилегия для священника – эта возможность служить.

– Альба, – мягко улыбнулся Амор. – Как возможность служить сама по себе может удовлетворить? Почему она – привилегия только священника? И вы действительно считаете, что возможность служить – это привилегия?

– Я не думаю, что сильна в теологических тонкостях, – осторожно заметила она.

– При чем здесь это? Сама по себе возможность служить мессу – не хороша и не плоха. Я ей пользуюсь, результат приносит с собой и какие-то чисто эмоциональные переживания. Это – как в вашем случае. Возможность говорить с епископом Обеном на равных вас едва ли развлекает, но ее осуществление – вот где развлечение, правда?

Альба злорадно улыбнулась. Амор понимающе опустил глаза.

– Он замечательный администратор, правда, – с отчетливыми виноватыми нотками в голосе признал Амор. – И плут отменный. Очень ловко превратил половину Нигера в один приход своего епископата. С моей стороны это отвратительно непорядочно, это ужасно, безобразно нечистоплотно, но я рад, что он оказался вам по зубам.

– Ах, святой отец, помилуйте, – игриво взмахнула рукой Альба. – Мне даже не доставили удовольствия поскандалить. Все были так решительно настроены на сотрудничество, что даже скучно.

– Прошу вас, не называйте меня святым, – взмолился Амор. – Это совершенно не подходит мне, абсолютно! Зовите так отца Обена.

– Увольте, – поморщилась Альба.

– Ну тогда и меня не следует так величать. Просто из солидарности, – добродушно попенял ей Амор.

Она подняла руки, признавая свое поражение. Амор пожал плечами и замер, всем видом изображая готовность слушать.

– Я почти уверена, что его преосвященство в ближайшее время обрадует вас своим решением, и не буду отнимать у него этого права…

– Едва ли, – скептически отозвался Амор. – Не думаю, что уведомление простых священников о незначительных событиях в их жизни входит в круг его прямых обязанностей, как он его понимает. Да простит Всевышний мою дерзость.

– У меня сложилось такое же впечатление. Но оставим это. Я хотела о другом вас попросить. И предложить тоже. – Она изучающе смотрела на него, словно прикидывала что-то. Начала издалека: – Я рада тому, что вы проводите много времени с Иге. Почти не сомневаюсь, что и его приятелю будете уделять много времени. Эти дети – они очень нуждаются в человеке, который был бы совершенно иным, чем те, с кем они сталкивались до этого, и это здорово, невероятно, замечательно, что они встретили вас. Им нужен если не образец для подражания, то живой человек, самим своим существованием показывающий, что можно быть другим…

У Амора вытягивалось лицо. Ему становилось все больше не по себе, и он почти собрался с духом, чтобы перебить Альбу; она, внимательно следившая за ним, предварила этот момент, заговорив о том, что к ее глубочайшему сожалению – отчаянию – бессильной ярости – ни Иге с Эше, ни Майк, с таким восхищением рассказывающий каждому, кто на свою голову оказывается в непосредственной

от него близости, что у них в лагере есть настоящий священник, ни другие дети – не будут последними. Она и о другом говорила – о количестве людей, взрослых и детей, которые оказываются чьими-то рабами, и в ее голосе звенело бешенство, когда она рассказывала, что методики оценки, принятые в фондах, с которыми она сотрудничает, отличаются не только от правительственных и лигейских в Африке – это традиция, еще колониальная, – но и от европейских – а они там считают себя самыми либеральными. И методики эти отличаются не в сторону ужесточения, а наоборот, и получается десятикратная разница между тем, что считает возможным, в частности, Альба, что подтверждают, помимо прочего, ее наблюдения, и тем, что готовы признать правительственные организации. Она рассказывала о лагерях, куда вооруженные люди сгоняют людей, о том, что в ряде провинций простые люди запросто говорят о концлагере «Астерры», или «Тонароги», или дюжины других мегакорпов, и это дает достаточные основания считать, что и власти в курсе, кто и как там заправляет, – но никто ничего не предпринимает. Она говорила и о том, что предпринимают они, чтобы в меру своих тщедушных сил менять ситуацию: программы реабилитации бывших рабов, медийные кампании против самых одиозных корпораций, сбор доказательств о причастности людей самых разных рангов – от управляющих до надзирателей – к этим безобразиям. О том, с чем они сталкиваются, когда работают с жертвами. И о том, с чем сталкиваются люди, работающие с теми, кто работает с жертвами.

– Самое важное – это не быть излишне самонадеянным, отец Амор. – Невесело усмехнулась она. – Я в свое время решила, что могу изменить мир, и, как ни странно, мне было далеко не пятнадцать лет. Знаете, я была вдохновлена вашими, если позволите, коллегами, говорившими о великой чести и награде, заключающихся в возможности служить другим, о широчайших путях и головокружительных высотах, дожидающихся нас. Мне пришлось очень жестоко разочароваться в себе. И мне помог священник, как ни странно.

– Я рад слышать это, Альба, – беспокойно глядя на нее, произнес Амор, – но мне очень не по себе, что вас ввел в соблазн тоже священник.

– Это свойственно людям. Многие очень любят указывать путь, но сами им не идут, священники или не священники. Хотя я все-таки подозреваю, что вы предпочтете никого в соблазн не вводить, а сами будете сражаться с чужими демонами.

– Помилуйте, – усмехнулся Амор. – Мне бы со своими разобраться.

Альба решила рассказать ему немного о том, как оказалась в этом лагере администратором. Мол, начинала с самого низа, была простым социальным работником, благо для этого ничего не нужно было, кроме базовых знаний из международного и национального права, психологии и медицины. Последнее было усвоено на интенсивных курсах, где Альбу и других добровольцев готовили к миссии. Первыми она была оснащена в значительной степени – училась в свое время, даже мечтала о карьере юриста корпоративного права, но вовремя поняла, что недостаточно талантлива. «Я хорошо организовываю, а этого слишком мало, чтобы стать звездой юриспруденции», – насмешливо заметила она. И предпочла использовать этот талант, в котором не сомневалась, начиная со школы, на самые разные мероприятия, частью незначительные, иногда выдающиеся. Этот же талант оказался донельзя востребованным, когда речь зашла о том, чтобы удерживать на плаву лагерь, когда ситуация вокруг меняется с головокружительной высотой.

– Признаюсь, отец Амор, мой бывший муж иногда рассказывал о своих миссиях. Он любил удирать из Европы, прикрывался героическими поводами. Ладно, пусть это остается на его совести. Иногда, когда у него было хорошее настроение, которое совпадало с моим, я была готова слушать, он был не прочь развлечь меня. Я думала тогда, какие глупости он рассказывает. А оказалась здесь – и не поверите, вспоминала его увертки не раз и не два.

Амор только усмехнулся – он понимал это слишком хорошо. Насколько простой казалась жизнь в строго регламентированной, дряхлой и поэтому крайне недружелюбно относящейся к переменам Европе, настолько от них, пришлых, требовалась бесконечная ловкость на этой земле.