Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
– Знаешь, приятель, – неожиданно бодро, по-дружески ткнув Берта в плечо, сказал Сибе, – а ко мне уже подкатывали вербовщики. Мне достаточно щелкнуть пальцами, и я окажусь — да хоть полковником, или без пяти минут генералом в какой-нибудь нацармии. Это будет выражаться и материально. Мне предлагали жалованье на порядок больше, приятель, даже не в два или унылых три раза, а с дополнительным ноликом на конце, таким милым изящным многозначительным ноликом. И свору помощников. Секретарш, секретарей, ассистентов, даже личного парикмахера, если захочу. Разумеется, водителя и пилота. И охрану. Мне. Охрану! Как тебе? И пенсию. Такую, что эх-х. – Сибе даже присвистнул. – Я прямо захотел выйти в отставку, отправиться на какой-нибудь симпатичный островок и тратить там пенсию на аборигеночек. Так-то, Бертхель. Это не бродягам из чадской глуши во рты заглядывать, а потом рассказывать о их личных трагедиях сытым уродам в Европе.
– Эти сытые уроды готовы делать многое, чтобы и бродяги в чадской глуши оказывались сытыми, – осторожно заметил Берт.
Сибе скептически поднял брови, но спорить не стал, очевидно, счел тему недостойной.
– Я бы даже личного биографа мог завести, – продолжил он. – Ты бы пошел
Берт задумчиво пожевал губы. Мрачно произнес:
– Не уверен, что хочу, чтобы ты избивал меня ногами за каждую главу.
И Сибе снова громко, с удовольствием смеялся, привлекая внимание сторонних зрителей, наслаждаясь им. Он снова хвалил остроумие Берта, на его счастье, не вставал и не обходил столики, подстегиваемый желанием поделиться шуткой с как можно большим количеством людей.
– И когда ты собираешься менять место службы? – полюбопытствовал Берт.
– Пока не собираюсь, – после долгой паузы, еще одного глотка и угрюмого взгляда в сторону признался Сибе. – Знаешь, почему? Потому что так я буду одним из гребаных генералов в одном из гребаных правительств. Сегодня был, а завтра нет. Сегодня генерал, а завтра расстрелян. – Он пожал плечами. – Сколько раз такое было. Эйдерлинк много чего может рассказать. Нет, – помедлив, сказал он, – пока я остаюсь здесь. Тем более не может долго длиться этот бардак. Вон и ребята организовали профсоюз. Будут сражаться. Мы нужны, – убежденно заявил Сибе, глядя прямо в глаза Берту. – Мы созданы для того, чтобы стоять на страже чего-то гораздо большего, чем гребаная национальная демократия, понимаешь? Когда я готовился к этому проклятому экзамену, я изучал историю ее учреждения. Людей, которые отвоевывали ее, разрабатывали идеологию, цели и задачи. Не так, как к самому первому моему испытанию, а куда глубже. Они говорили много красивых и ненужных слов, но они говорили много правильных вещей. Мы призваны, чтобы защищать общечеловеческие права, и выполнять надгосударственные задачи. Как Лига была создана, чтобы содействовать развитию интернациональной экономики, чтобы у всех проплешин на карте Африки появился шанс, чтобы богатые помогали бедным, чтобы Африка развивалась равномерно и справедливо. И мы служим этой же цели.
Он хлопнул себя в грудь кулаком; его глаза горели, и Берт не мог не думать, что Сибе был абсолютно искренен. То ли действительно верил в то, что только что говорил, то ли его красноречие подстегивали обильные возлияния.
Горрен Даг был согласен со вторым. «Господин уже майор Винк не производит впечатления политизированного товарища, – заметил он, аккуратно проводя пальцем по брови — правой, левой, снова правой. Он насмешливо прищурился, подмигнул Берту. – Прости, не могу относиться серьезно к громким словам, если ими громыхает этот красавчик. Но если бы в этом был смысл, если бы великолепный красавчик Винк нуждался в моей благодарности, ты мог бы передать ему мой пламенный привет». И после легкомысленного разговора о третьестепенной важности делах он заметил: «Целеустремленно держат как можно дальше от столицы, говоришь? Собственно, какие размеры это приобрело, что это даже восхитительному Винку в глаза бросилось».
========== Часть 36 ==========
Время летело, выборы приближались. Ситуация накалялась. Что Дейкстра, что Лиоско предпочитали не покидать пределов Африки, но на континенте редко в каком городе проводили больше трех дней подряд. Застать их обоих в Йоханнесбурге — дело почти безнадежное. Предсказать траекторию перемещений — граничило с невозможным. У них вроде был план поездок, но он менялся постоянно. Чаще всего — в какой-то странной связи с происходившими в Африке событиями. Которых, к печали, к злости всех, хватало в избытке.
Четыре страны экваториального пояса объявили о своем выходе из Лиги. Во всех четырех что-то около двух лет существовали и очень активно себя вели партии, чьи программы состояли чуть ли не из одного пункта: полная независимость от тех бюрократов и кровопийц в Йоханнесбурге. Все эти страны упрямо отказывались платить взносы в лигейский бюджет, внезапно усилили расходы на вооружение и — как ни странно — слишком, подозрительно легко получили огромные кредиты от Всемирного инвестиционного фонда на невнятные проекты. Генсек Лиги унылым голосом произносил одну за другой речи, фразы которых, будь они произнесены с другой интонацией, вполне сошли бы за гневные; если бы у него было чуть больше харизмы, чем у вымокшего под дождем барана, эти речи могли бы объединить людей, повлиять на решения, принимаемые на заседаниях Лиги, возможно, войти в историю. Речи вроде были призваны обличить сепаратистов, показать их лицемерие и нелегитимность действий, были неплохо построены, даже произносились в уместное время и в уместных местах, но их качество сводила на нет личность оратора. Если бы он умело изображал увлеченность, гнев, оскорбленность, что угодно, если бы их слова сдабривались его обаянием, к ним прислушивались бы — по крайней мере. Но ничего этого у Дюмушеля не было, на его выступления не обращали особого внимания ни ведущие политики, ни про-лигейские новостные каналы: они ограничивались формальным упоминанием о том, что генсек выразил свое мнение по такому-то поводу, и переходили к другим людям — тем, кто были куда более привлекательны с точки зрения рейтингов. Затем что-то случалось, например, в Преторию прибывал с визитом какой-нибудь государственный деятель или выдающийся предприниматель или даже третьесортный политик, подвизающийся в иных лигах, их встречали с государственными почестями, Дюмушель давал в его честь обед или ужин, а его предваряла беседа с гостем с глазу на глаз, затем, по отбытии почетного гостя, Дюмушель снова произносил речи. И в них обличались радикальные сторонники интеграции. Она-де лишает нации права на уникальность развития, ограничивает в решениях, в представленности на международной арене, и прочее бла-бла; Дюмушель был по-прежнему скучен, его интонация все так же невыразительна, на его речи, как и в иных случаях, внимание обращали больше по необходимости, чем потому, что в них сообщалось что-то значительное, дельное, способное повлиять на положение дел. Чем более подвижным оказывалось мнение Дюмушеля, тем меньше
Если вычеркнуть из политической жизни этого старика — первое лицо в Лиге, если не забывать о ее уставе, все с напряжением следили за действиями, а в последнее время противостоянием двух людей. Выборы приближались, времени до них оставалось все меньше, и от напряжения потрескивал электрическими искрами воздух. Квентин Дейкстра, наездившийся по заграницам, принялся окучивать родной континент, а для этого вернулся к той риторике, которая сделала его знаменитым и популярным, снова говорил о могуществе континента, богатстве ресурсов, мощи народа, исторической роли и чем угодно. Его приветствовали овациями, в любом месте, где бы он ни появлялся, тут же собирались толпы; охранники тихо матерились, потому что Дейкстра повадился играть в народного политика, а это значило, что возможности нападения на него возрастали в геометрической прогрессии. Но это же значило, что и популярность его стабильно держалась на очень высоком уровне. Это же значило, что его обвиняли в популизме все, кто хотел пооригинальничать и привлечь внимание. Лиоско в том числе, но он мудро не позволял себе никаких замечаний подобного рода о своем оппоненте на публике.
Дейкстра изъездил всю Африку, провел сотни встреч самого разного масштаба, подготовил себе очень солидную базу. Все прекрасно — но выбирали его не прямым голосованием. Соответственно, поддержки народа было мало, необходимы оказывались голоса лигейских депутатов. Многие, очень многие были знакомы с ним давно, обязаны чем-то существенным, вроде преданы, на словах — хотели видеть именно его главой Лиги. Некоторые шли чуть дальше: в публичных выступлениях они рассуждали о предпочтительности автократии в определенных политических условиях. Их признавали верными сторонниками Дейкстра, они не оспаривали этого определения, но — самые ловкие из них так точно — старательно строили свои речи таким образом, чтобы только самое чуткое ухо и самый зоркий глаз заметили, что они поддерживают именно Дейкстра. В большинстве случаев они тщательно уворачивались от прямого его именования в своих выступлениях, на все прямые вопросы отвечали пространно, отвлеченно, умно, но неконкретно. Наедине — они клялись в преданности ему, изливали потоки восхищения целеустремленностью, последовательностью, предприимчивостью, дальновидностью и прочими качествами, обладание которыми Дейкстра многократно подтвердил за всю свою карьеру. Эти же люди не гнушались появляться на мероприятиях (предпочтительно частных), которые устраивались в честь Лиоско.
За несколько десятилетий своей карьеры Квентин Дейкстра создал очень внушительную сеть, состоящую из искренних сторонников, людей, поддерживавших его из эгоистичных, альтруистичных, каких угодно иных убеждений, но относительно верных, и тех, кто боялись его. И он проводил неделю за неделей перед выборами, перемещаясь из одного узла этой сети в другой, напоминая всем своим сторонникам, что именно предстоит сделать, что именно стоит на карте, какова будет благодарность — каково недовольство. Он же перемещался из города в город, встречаясь с чиновниками, чтобы дать им понять: он намерен победить, долго готовился к этому, вложил колоссальные усилия, привлек значительные средства, обладает огромными возможностями, его поддерживать — куда выгодней, чем противостоять. Кто-то принимал его, подобострастно выслушивал, обещал всяческую поддержку и даже придерживался обещания. Кто-то был достаточно дерзок и игнорировал настоятельные требования агентов Дейкстра о встрече. На угрозы отвечал встречными угрозами, если тот настаивал, мог даже поиграть мускулами, благо административных ресурсов хватало: действия команды Дейкстра могли саботировать, пребывание на территории провинции испортить сотнями самых разных способов — изобретательность у чиновников растет в прямом соответствии с высотой занимаемого положения, а мстительности и учить не нужно. В любом случае, эти встречи могли принести пользу, но могли оказаться бесцельными: благодаря Дюмушелю, а скорее, его предшественникам, должность генсека была ограничена в правах, зато и от обязанностей ее носители избавлялись охотно. Кандидат в генсеки ничем таким не обладал изначально, только тем, что получил авансом. Но даже в таком случае Дейкстра завоевывал сторонников. Упрямо, неотвратимо, пользуясь средствами легальными, сомнительно легальными и нелегальными вообще. Выиграет он — никто не вспомнит о вторых, а тем более третьих. Не выиграет, но удержит часть влияния — все упрется в добрую волю его соперников. Но такого варианта он не рассматривал в принципе: он держал в руках очень много нитей, время от времени дергал, проверяя их, и убеждался раз за разом — действует. Сработает. Не может не сработать.
Жан-Эдуард Лиоско доверял мнениям приближенных людей. Если определять их положение корректно, то это были люди, приставленные к нему. Ловкие достаточно, чтобы он забыл о том, кто платит их зарплаты. Хитрые настолько, чтобы, благодаря им, Лиоско забыл, кто платит за его кампанию. Его убедили, он уверил себя сам, что в успехе — относительном, в сравнении с остальными незначительными кандидатами — только его заслуга. Приставленные к нему люди не разубеждали его. Руководители его предвыборной кампании поддерживали и самоуверенность Лиоско, но и делали все возможное, чтобы обеспечить его успех. Часто агенты Лиоско шли если не по следам команды Дейкстра, то очень близко к ним. Они, точней, люди, ими нанимаемые, действовали отнюдь не утонченно, когда обрабатывали чиновников на местах, понимая изначально, что с предприимчивым Дейкстра им не тягаться. Им нужен был результат — любой ценой. Его требовали члены команды Лиоско, вившиеся вокруг него наподобие пираний. Результата же требовали от них люди, выдававшие деньги на мероприятия во имя его победы, и они были куда менее расположены к благодушию.