Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
– На фоне потрясений внутри «Эмни-Терры» это едва ли удивительно, не так ли, – вежливо заметил Горрен. Берт угрюмо посмотрел на него. Он же, ничтоже сумняшеся, развел руками и широко улыбнулся. – Ну да, я интересуюсь жизнью приятелей моих приятелей. Хотя нужно быть слепым, глухим и лишенным доступа во всемирную сеть, чтобы не знать, что «Эмни-Терра» переживает не лучшие времена.
С этим трудно было спорить. За последние полгода шесть региональных представительств были закрыты для проверки либо работали в ограниченном режиме. Три нацправительства и полторы дюжины провинциальных администраций предъявили «Эмни-Терре» иски, связанные с нарушением административного, финансового и трудового законодательства. Лигейские прокуроры кружились вокруг головного офиса «Эмни-Терры» не хуже акул вокруг раненого кита. В местных СМИ одна за другой появлялись статьи о коррупции в крупных компаниях. Это в Африке-то, раздраженно хмыкал Берт, просматривая очередную. Если браться и перечислять всех, кто хоть как-то
Простой поддержки Лиоско было недостаточно, чтобы «Эмни-Террой» так яростно заинтересовались все силовые структуры сразу. Или, если это была не просто поддержка декоративного кандидата, а нечто куда более значительное, то едва ли «Эмни-Терра» действительно оказывалась замешана в такое огромное количество вспышек неподчинения по всему континенту. Горрен обвинял его в ограниченном воображении, говорил, что одна Тесса Вёйдерс, разумеется, не смогла бы запустить цепную реакцию таких размеров. Одна «Эмни-Терра», впрочем, тоже, даже учитывая колоссальный бюджет, который она могла предоставить для таких низменных целей. А если их несколько?
Берт сомневался: несколько беспощадных конкурентов внезапно начинают действовать заодно? И Горрену оставалось только пожать плечами: корпоративный сговор, что может быть примитивней. Достаточно двум-трем мегакорпам сговориться, чтобы делать примерно одно и то же примерно в одинаковое время, но на разных территориях, и дело в шляпе. Что и случилось. Вспышки восстаний могли начинаться в разных местах, но всегда в тех регионах, где на какие-либо блага претендовали мегакорпы. И Берт снова недоумевал: но президент «КДТ», к примеру, по-прежнему частый гость в Йоханнесбурге и даже был на всенощной поминальной службе, на которой присутствовал сам Дюмушель, и даже удостоился рукопожатия генсека и пятиминутной беседы, что исправно было запротоколировано не только послушным мегакорпу каналом, но и вполне проправительственными. На что Горрен, ухмыляясь, отвечал: «Значит, он оказался куда ловчее, чем бедняжка Тесса. Прямолинейная, бедняжка».
В принципе, достаточно было сунуть нос в экономические медиа-платформы, чтобы убедиться, насколько прав Горрен. Даже если на первый взгляд его гипотеза была неочевидной, на второй оказывалось: во всех «программных» материалах, где изучалось взаимоотношение государственной и мегакорпоративной власти (разумеется, где это взаимоотношение преподносилось как допустимое и даже взаимовыгодное), упоминались какие угодно мегакорпы, но только не «Астерра» и ее дочки. Казалось, та же «Эмни-Терра» не существовала. Казалось, «Бит-Терра» действовала исключительно на почтительном расстоянии от Африки, и то результаты ее деятельности оказывались, мягко говоря, спорными. Всем компаниям этой группы последовательно поминались самые разные прегрешения: от внезапно всплывших нарушений экологических норм, от пренебрежения традициями банковских и — более общо — финансовых отношений, от слишком вольного обращения с трудовыми нормами до самонадеянности по отношению к чиновникам разных рангов. Решение той же «Тонароги» не прекращать возведение еще одного крытого города в районе устойчивой засухи и гипержары рассматривалось как прогрессивное, технологии — как удачное сочетание предпринимательства и НТР, привлечение государственных субсидий и налоговых льгот как выгодный симбиоз частного бизнеса и государственных интересов; отдельные попытки расследований, подтвердившие бы, что технологии, применяющиеся при возведении такого города, оказываются при ближайшем изучении спорными, в налоговых льготах и государственных субсидиях необходимости не было ни при каком раскладе, а стоимость города, который на две трети финансировался нацправительством и лигой, завышена в два с половиной раза, – замалчивались. Люди, которые эти расследования проводили, серьезно страдали. Но «Тонарога» продолжала свою деятельность. Чем она отличалась от «Эмни-Терры» – неясно. Горрен только хмыкал.
–
– Тесса Вёйдерс по-прежнему приятельствует с Дюмушелем, – упрямо возражал Берт и совал ему под нос планшет с сюжетом о встрече Тессы и генсека в представительстве Лиги в Европе.
– Да на здоровье, – пожимал плечами Горрен. – Дюмушель наверняка присмотрел себе теплое местечко в «Астерре», чтобы забраться туда после этих выборов, ему, скорее всего, уже дали понять, что он может рассчитывать на него, вот он и не ссорится с силовым игроком оттуда. А то настроит он Тессу против себя, и она поговорит с одним, с другим, с третьим, и старичку Дюмушелю предложат побираться в другом месте. Ты мне лучше другое поведай. Когда она последний раз была в Африке. Здоровалась за руку с Лиоско, к примеру. Про Дейкстра я не спрашиваю, что-то мне подсказывает, что он будет вдвойне осторожен при встрече с ней и приветствовать откажется, скорее всего.
Берт молчал, угрюмо глядя в сторону.
– Так прелестник Коринт давным-давно не сопровождал милую Тессу в Африку по той простой причине, что ей сюда дорога заказана. Так? – вредно ухмыляясь, допытывался Горрен. Он помолчал немного, словно давая Берту возможность ответить, а когда никакой реакции с его стороны не последовало, продолжил: – Так не в этом ли кроется причина твоего дурного настроения? Ты жаждешь встречи, а она все откладывается?
Берт упрямо молчал, только мрачно посматривал на Горрена.
– Я побуду бессердечным еще немного и поставлю тебя в известность, что тебе в Европе пока делать нечего. – Невозмутимо сообщил ему Горрен.
– Я никуда не собираюсь, – огрызнулся Берт.
– Вот и хорошо. Займись лучше чем-нибудь более полезным, чем терзания о недостижимом. Начни мемуары, например. «Похождения белой обезьяны в Африке», например. Чем плохо название?
– Скорей овцы-альбиноса тогда, – хмуро буркнул Берт и встал. Горрен засмеялся, а Берту было невесело. Он переваливался с ноги на ногу, медленно и бесцельно бродя из угла в угол, рассматривал голографии, картины, маски, панно и пытался справиться с очень невеселым настроением, очередной всплеск которого Горрен всколыхнул ядовитым замечанием.
Как ни крути, он все-таки был прав. Что-то такое, пусть менее откровенно, говорил Коринт. Давно — больше месяца назад, уже после их неожиданного совместного отпуска, такого короткого и скудного, от которого даже воспоминаний толковых не осталось. Берт почему-то сердился на Коринта, куда больше, впрочем, он ожидал, что Коринт будет злиться на него. И он не пытался связаться с Коринтом; и в ответ получал молчание. Затем, не удержавшись, отослал Коринту глупое сообщение, в котором поздравлял с каким-то незначительным успехом: «Эмни-Терра» выиграла процесс, Тесса Вёйдерс давала интервью, в которых категорично настаивала на солидной и надежной деловой репутации компании, заявляла, что имеет честь управлять самым замечательным коллективом, состоящим из самых высококлассных работников, и что, естественно, у любой крупной единицы заводятся недоброжелатели и даже враги, и что именно наличие таких процессов указывает на принципиальность компании вообще и ее главы в частности, потому что именно принципиальные решения легче всего интерпретировать так, чтобы они оказались собственной противоположностью. И прочая, и во многих изданиях и в интервью со многими журналистами. Берт слушал ее, морщась, удивлялся, неужели никто, кроме него, не видит, что скрывается за ее риторикой? Но дело сделано, процесс выигран, Коринт наверняка совершил посильный вклад в это значимое событие, и повод был не лучше и не хуже других. Коринт коротко ответил на сообщение, и Берт дерзнул и позвонил ему. У него дрожали руки, потели ладони, сжимало горло, румянец жег щеки. Ему было страшно — увидеть Коринта, убедиться, что он настолько изменился с момента их последней встречи, что посмотрит на него как на пустое место, что за время, прошедшее с их отпуска, он по-иному оценил и сами их отношения, и — грубость Берта, его неожиданную агрессивность.
Но Коринт, кажется, был слишком уставшим, чтобы вообще чувствовать что-то. Он лежал на кровати, пристроив комм рядом, и его лицо на экране было изображено криво, а освещение было плохим настолько, что экран был залит гниловато-желтым цветом. Берт попытался улыбнуться ему — не смог. Ждал чего-то такого в ответ — Коринт просто смотрел на него.
– Как дела? – чувствуя себя до смешного — до слез — глупо, спросил Берт.
– Отвратительно, – легко признался Коринт. – А у тебя?
– Неплохо, – замявшись, решился сказать Берт. Это было правдой. Заявление Коринта, очевидно, тоже. – А что именно у тебя случилось?
Коринт тихо, обреченно засмеялся.
– Берт, милый, куда проще спросить, что именно еще не случилось, – прошептал он.
Он замолчал, печально улыбнулся, замер, глядя на него. У Берта защемило сердце. От самых разных эмоций, прежде всего нежности: Коринт был непохож на себя обычного, полного жизненной силы, пусть предпочитавшего не быть энергичным. И нынешний, смотревший на него с экрана комма полуприкрытыми, подозрительно влажными глазами. И расстояния между ними — тринадцать тысяч километров. Или больше — Берт отчего-то не удосужился спросить, куда именно занесла нелегкая Тессу и ее команду.