Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
– Практически сразу, – донеслось до него. – Вообще контрактец был на пару десятков миллионов в новой валюте, а заключен через три недели, что ли, после ее введения. Удивительно даже, как ловко это получилось у их юристов. Сибе Винк, – протянул руку Берту отвечавший.
– Берт Франк. – Поколебавшись, он ответил рукопожатием. Имя не говорило ему вообще ничего, впрочем, это не было удивительно. Занимало другое: этот Винк был офицером, и не абы каким, а вроде армии безопасности Африканской лиги. Лейтенантом, если он правильно определил звание. Причем не чистокровным белым и не чистокровным негром, а
Они немного постояли, послушали президента еще одной франшизы «Альтерры». Космическая техника, соответствующие материалы, ноу-хау, годные и для применения в суперзасушливых областях, что показали несколько опытных поселений на севере Африки.
– В этом в принципе ничего удивительного и нет, – произнес Берт. Этот – лейтенант Винк, бывший на полголовы выше его, статный, красивый, черт побери, знающий себе цену тип – повернулся к нему и вопросительно поднял брови. Берт пожал плечами и пояснил: – Я почти уверен, что состав групп, которые готовили проект монетарной реформы и контракт «Астерры», совпадает процентов на семьдесят. Возможно, я ошибаюсь на пять-десять процентов в любую сторону.
Лейтенант Винк хмыкнул, кивнул головой.
– Возможно. Скорее в сторону большего числа. «Астерра» не разменивается по мелочам.
Берт не счел нужным отвечать.
На трибуне уже стоял представитель «Астерры», один из вице-президентов, что ли. Он предсказуемо говорил о благодарности за доверие, социальной и экологической ответственности, чем-то там еще, Берт не слушал. Он трепался с лейтенантом Винком о разных мелочах. Об инфляции, например. Лейтенант Винк приводил самые различные цифры для сравнения: овощи, к примеру. За последние пять лет выросли в цене на двадцать процентов. Что характерно, вырос и процент импортированных.
– Сюда – импортировать овощи. Решение разумнейшее из разумных, ничего не скажу, – говорил он. – Просто удивительно, насколько разумны местные чинуши в отношении собственного кошелька.
– А что местные фермеры?
Лейтенант Винк помолчал.
– Они пытались организовывать протесты. Пару лет назад об этом можно было узнать в инфосетях, – глухо ответил он.
Берт помолчал и осторожно спросил:
– А теперь?
– Организация протестов подразумевает некислую подготовку. Нужно не просто сообщить, что там и там организуется протест, нужно убедить, что в нем нужно участвовать. Но даже тогда не факт, что народ согласится участвовать. Мнится мне, кое-кто из кое-каких не очень публичных подразделений армии безопасности провел немало времени за определенными мероприятиями.
Берт хмыкнул.
– Да я не против. – После паузы продолжил лейтенант Винк. – Я из этих, пацифистов. Худой мир лучше доброй ссоры, и так далее. Тем более банки согласились выделить энные суммы на кредиты фермерам. Чтобы, значит, сбить цены на местную продукцию, сделать ее более рентабельной в сравнении с азиатской, к примеру.
– Я согласен насчет худого мира. Мне
Лейтенант Винк удивился:
– И больше не работаете?
Берт изобразил задумчивое лицо, а сам прикидывал: говорить правду, разумеется, в облагороженном варианте, – или представить себя высокоэтичным существом? Решил рискнуть:
– Идея, которая привлекла меня в миссии, была величественна. Как всегда, подкачала реализация. И кроме того, для того, чтобы быть в состоянии делать что-то значительное, нужно не шесть-восемь недель здесь проводить, и даже не полгода, а значительно больше.
– Вы действительно хотите что-то изменить здесь? – развеселился лейтенант Винк.
– Нет, помилуйте. Я не такой и дурак. Повлиять – да. Не на ситуацию. Хотя бы на совсем маленькую группу людей, к примеру.
В ответ он получил задумчивый, испытующий взгляд Винка.
– Не разглядел в вас идеалиста, прошу прощения.
Берт не удержался – рассмеялся.
– Бросьте. Был бы я идеалистом, сражался бы в каком-нибудь повстанческом движении.
Лейтенант Винк сцепил руки за спиной, качнулся с пятки на носок.
– Прошу прощения. Во мне говорит мой опыт. Но если бы вы решили присоединиться к какому-нибудь повстанческому движению, это едва ли бы был идеализм. Скорее какой-нибудь из пороков психики, или смертных грехов. О которых, кстати, сейчас провещает нам милейший епископ преторийский.
Лейтенант уставился на сцену. Берт покосился на него: парень стоял, плотно сжав челюсти, не мигая, глядел на сцену. Кажется, он был самую малость взбешен.
– Боюсь, это говорил во мне невытравленный до конца идеализм. Мы, европейцы, всегда соотносим революционность идей с чем-то возвышенным. Это, я так полагаю, цивилизационно обусловленный феномен.
Лейтенант Винк удостоил его недовольным взглядом.
– Революции в Европе случаются исключительно редко и… – Берт задумался, подбирая слова, – имеют под собой очень серьезную идеологическую базу. Как правило. Им предшествуют годы и десятилетия прямой и косвенной подготовки. И за этим действительно стоят возвышенные цели.
Лейтенант Винк пожал плечами.
– Разумеется, эти установки не самым лучшим образом вписываются в местные реалии. Так что приношу свои извинения за неумышленное введение в заблуждение. – Продолжил Берт.
– Идеалистов в вашем, европейском духе, хватает и здесь, – буркнул лейтенант Винк.
– И что с ними становится через пару лет? К примеру.
– Если они остаются в живых? – лейтенант посмотрел на Берта. Тот неопределенно пожал плечами. – Такое случается крайне редко. Я почти уверен, что это невозможно.
Неожиданно он выпрямился, вытянул руки по швам, почтительно склонил голову. Берт быстро глянул на сцену: как по-писаному, этот епископ, чье имя он не удосужился запомнить, молился за «Астерру», провинцию и страну. И вид у него был такой благочестивый, такой красноречиво одухотворенный, что Берт не удержался и начал прикидывать, во сколько его услуги обходятся той же «Астерре». По всему выходило, одухотворение могло купить святому отцу очень солидный дом в очень престижном районе какой-нибудь благоустроенной и безопасной столицы.